«Наш домЪ» № 5 (64), 2005
Исповедь и проповедь руководителя агитбригады
В один прекрасный день лет сорок назад я пошел в ближайшую школу, нашел учительницу литературы и предложил себя в качестве учебного пособия: почитать ее десятиклассникам Маяковского, благо они как раз сейчас его проходят. Репертуар свой выложил прямо на листочке, там было около тридцати стихотворений, включая поэму «Облако в штанах». Вообще, ранние стихи составляли большую часть программы. Учительница согласилась довольно быстро: «Маяковского должен читать мужчина, я всегда это чувствую». Но попросила не делать к стихам комментариев, и это было, конечно, мудрое решение.
Так это началось, и продолжалось двадцать лет.
Кроме Маяковского были и другие поэты, мы стали устраивать литературные вечера. А потом обнаружилось, что между школами ежегодно проводится смотр-конкурс агитбригад. И участвовать в этом конкурсе – весьма престижно. И, если не зацикливаться на этом страшном слове «агитбригада», то вполне можно придумать для выступления какой-нибудь небольшой сценарий, не обязательно ультра-патриотический, а, например, сатирический. А раз сатира, то значит юмор. То есть, делаем капустники.
По существу это был литературно-драматический кружок. Мы сами писали сценарии и сами ставили небольшие спектакли. Художественное творчество в собственных попытках. Вот это самое главное.
Мне вообще кажется, что научиться понимать, скажем, поэзию, можно только тогда, когда попробовал сам написать стихотворение и без всяких скидок сравнил его со стихами настоящих поэтов. И вовсе не обязательно, поняв разделяющую вас пропасть, раз навсегда прекратить писать. Ибо есть Позия и есть прикладная поэзия. Написать хорошую частушку или поздравление хорошему человеку – для этого тоже мастерство нужно, а мастерство можно постигать всю жизнь. И это относится к любому виду художественного творчества.
При написании текстов я вел себя так, чтобы создать у ребят ощущение, что они – полноценные авторы, пусть даже это было иллюзией. По ходу дела они постигали технику стихосложения, учились добиваться точности, а не довольствоваться первой пришедшей в голову идеей.
Далее
начиналась постановка спектакля, и я превращался в театрального педагога. Это
очень страшно звучит и требует изрядной смелости, но на деле приходилось
объяснять и показывать детям самые простые вещи. Что никогда нельзя
поворачиваться к публике спиной. Что говорить нужно внятно и достаточно громко.
А для этого нужно тренироваться, развивать вербальный аппарат. Ведь в обыденной
жизни подростку крайне редко приходится во весь голос публично произносить
длинные, литературно оформленные фразы. Вот я и давал задания учить стихи, а
потом читать их со сцены. Пение – тоже отличный способ постановки голоса. Только
не шепот под 
гитару,
а мощный хор, где не многоголосье требуется, а тренировка связок.
И что важно: ведь каждый год была новая группа, очередные десятиклассники, всё приходилось начинать с начала. Начинали, как правило, где-то в ноябре, а смотр был в апреле. Было время приготовить хорошее выступление. Был азарт победить. Районные конкурсы мы выигрывали всегда. На городском победить было невозможно: там царили слаженные многолетние коллективы, руководимые профессиональными режиссерами, работавшими на базе домов пионеров. Но мои ребята всё равно смотрелись здорово. Там – тщедушные отличники, безукоризненно произносящие тексты про Павла Корчагина и Юлиуса Фучика, а у меня – здоровенные парни из пригорода, весело разыгрывающие то, что сами придумали.
К
весне мы успевали сдружиться. Им предстоял жизненный выбор, и всё чаще мы
говорили о самых серьезных вещах. Включая политику. Я говорил своим молодым
друзьям всё, что я думаю о Брежневе, о КПСС, о нашей истории. Но предупреждал:
лучше, если эти разговоры останутся между нами, а то мне не миновать очень
больших неприятностей. Шестидесятник, понимаете ли…
Вот лето пришло, свободен ты, уже тебе вручили цветы, и ты клянешься, что это в последний раз. Но вновь поверишь ты в себя, когда вдруг вспыхнет для тебя хоть пара благодарных детских глаз.
Всё это делалось после работы, по вечерам, и денег за агитбригаду я никогда не получал. Однажды школа оформила было мой кружок, но там требовалось какое-то определенное количество учеников, учет посещаемости и пр., пришлось бы составлять липовые отчеты, я этим заниматься не стал. Но кто-то где-то эти деньги получал, как-то их РОНО расходовал.
Итак, продолжалось это около двадцати лет. И вот в какую-то осень я не пошел в школу и не стал звонить. Ждал, что позвонят и пригласят. И так и не дождался. Никто, стало быть, обо мне не соскучился. А тут подошли времена перестройки, и я погрузился в совсем новые потрясающе интересные дела. Но звонка жду до сих пор.
Вот сейчас подошло время объяснить, для чего я так подробно рассказал о своих былых подвигах. Не для саморекламы, поверьте, и доказательством этому является моя просьба к редактору опубликовать эту статью под псевдонимом и никому не раскрывать его. Да, мою работу в школе знакомые люди называли подвижничеством, и это порою льстило. Но в этом есть другая сторона: на подвиг способен не каждый, поэтому ты-то ходи к своим школьникам, а мы, простые смертные, не пойдем. Вот именно это меня сейчас интересует: почему подавляющему большинству образованных и культурных людей не приходит в голову часть своего драгоценного времени посвятить воспитанию молодежи?
Обычный ответ таков: у меня есть профессия, хорошо работать в ней – это и есть выполнение гражданского долга. А всякая самодеятельность – это удел дилетантов. Но ведь вы занимаетесь воспитанием своего ребенка, и дилетантом вас никто не называет. Вы сознательно прививаете ему ту культуру, которой сами обладаете. Почему бы вам не заняться этим не один на один с собственным ребенком, а распространить свое влияние на его дружескую компанию – школьную или дворовую? - Но ведь мы не умеем читать стихи!
Хорошо, тут я должен признаться, что, действительно, мама моя была по профессии режиссер, после войны мы жили в городах, где театров не было, и мама работала в клубах и домах культуры именно руководителем детских драмкружков. И я именно в ее кружке впервые прочел стихи на публике. Я их до сих пор помню: Аркадий Кулешов, «Комсомольский билет». Сильное по тем временам, драматическое стихотворение. Я читал, и вдруг ощутил, что люди вокруг, взрослые и дети, замолчали и слушают меня, девятилетнего пацана. Вот тогда я почувствовал силу слова. Как сейчас понимаю, это был один из важнейших дней моей жизни, момент истины.
Да, мой случай – редкость. Ну, а вашу профессию разве нельзя использовать для занятий с детьми? А ваше хобби? Научите детей тому, что умеете. Компьютером владеете? Компьютерные классы в школах по вечерам пустуют – пойдите, договоритесь, доверят вам ключи, учите там тех детей, у которых дома компьютеров нет. Турпоход организовать, хотя бы однодневный, хотя бы в недалекий пригород – какая учительница откажется от помощи? Я знал в своей жизни примерно пять человек, которые организовали на общественных началах спортивные секции. Как их боготворили дети!
Какие возможности это открывает! Вы даже не представляете, кем вы можете стать для детей, у которых с отцом-то особенно не поговоришь…
В этом возрасте идет интенсивный процесс социализации личности. Подростки инстинктивно тянутся к стайкам своего возраста, им уже недостаточно семейного круга, а учителям они уже вынесли приговор. Им нужен кто-то старший, кому можно довериться. Они всё равно найдут себе лидера. Шпану какую-нибудь постарше возрастом. А вы им даете шанс, потому что к хорошему они тоже инстинктивно тянутся.
Шанс испытать момент истины.
Каждый может и должен это сделать. Да, потребуются усилия. Но если вы считаете себя интеллигентом, придется это доказать. Хватит сетовать, что у вас хватает сил только на выживание. Мы уже выжили, самые трудные времена позади.
Я никогда раньше не произносил таких требовательных слов. Но сейчас, на седьмом десятке, просто обязан сделать это. Потому что имею на это право.
Гражданское общество только так и может вырасти: самосевом.
Юрий Николаев
(