На
состоявшейся 7 марта
Хрущев. Почему вы афишируете,
что вы не член партии?! "Я не член партии" - вызов дает! Сотрем всех
на пути, кто стоит против Коммунистической партии, сотрем!
Вы
скажете, что я зажимаю. Я - Секретарь, Председатель. Прежде всего
я - гражданин Советского Союза, я боец и буду бороться против всякой нечисти.
Мы создали свободные условия не для пропаганды антисоветчины.
Мы никогда не дадим врагам воли, никогда! Ишь ты какой
- "я не член партии!" Он нам хочет какую-то партию беспартийных
создать. Нет, вы член партии, только не той партии... Товарищи, идет борьба,
борьба историческая, здесь либерализму нет места, господин Вознесенский!.. Ваши
дела говорят об антипартийщине, антисоветчине.
Вы говорите ложь!..
Вознесенский. Нет, не ложь!
Хрущев. Молоко еще не обсохло.
Ишь какой. Он поучать будет. Обожди еще! Мы предложили
Пастернаку, чтобы он уехал. Хотите, завтра получите паспорт, уезжайте к
чертовой бабушке, поезжайте туда, к своим.
Вознесенский. Я русский поэт. Зачем
мне уезжать?
Хрущев. Ишь ты какие! Думаете, что Сталин умер... Мы хотим знать, кто с
нами, кто против нас. Никакой оттепели: или лето, или мороз...
В 1958 году стихи Вознесенского появляются в
периодике. Поэма "Мастера" (1959) сделала его знаменитым.
Стремительное вхождение Вознесенского в литературу произошло в период
освобождения общества от сталинизма. Миллионами читателей и десятками тысяч
слушателей оказались востребованы такие качества поэзии Вознесенского, как
искренность, острая современность, свежесть языка, яркость образов,
музыкальность. Виртуозная техника стихосложения, дерзкие
метафоры, тематические "порывы" ломали устоявшиеся каноны
"благополучной" советской поэзии: сборники "Мозаика" и
"Парабола" (1960), "Треугольная груша" (1963), поэма "Оза" (1964).
7 марта 1963 года в Кремле во время
"собрания представителей художественной интеллигенции" Хрущев
обрушился на Вознесенского с яростной руганью, с угрозами выслать его из СССР.
Этим был дан сигнал к свертыванию относительных свобод в стране. Для
Вознесенского событие, случившееся в Кремле, и последующая травля стали началом
нового этапа, когда он решал, казалось бы, несовместимые задачи: оставаясь в
несвободной стране, сохранить дар и свободу выхода к широкой читательской
аудитории, не поступаясь своим мировоззрением. Эти задачи Вознесенский
реализовал чисто художественными средствами, показав, что цензура бессильна
против поэтики: сборники "Дубовый лист виолончельный" (1975),
"Витражных дел мастер" (1976), "Соблазн" (1978),
"Безотчетное" (1981), поэмы "Авось!" (1975), "Вечное
мясо" (1977),
Андрей Полисадов (1979), цикл "Мемориал
Микеланджело" (1975).
С начала 80-х гг. в творчестве Вознесенского
проступает предчувствие готовящихся в стране перемен. Затем в стихах отражается
его непосредственное участие в процессе освобождения от тоталитаризма. Заметно
усиливается публицистичность поэзии: сборники "Прорабы духа" (1984),
"Ров" (1986), "Аксиома Самоиска"
(1990). Помимо стихов, Вознесенский публикует статьи о спасении природы и
культуры. Увеличивается доля прозы, написанной в форме эссе об ушедших и живых
современниках. В дальнейшем, начиная с середины 90-х гг., Вознесенский
возвращается к экспериментам в словотворчестве, работает в жанре визуальной
поэзии.
Творчество Вознесенского универсально во всех
своих измерениях. Тематически и лексически это энциклопедизм, полнота обзора,
отсутствие в художественной системе запретных тем и слов. Философски -
сочетание диалектичности мышления с метафизикой, религиозным исканием,
соотнесение конкретного и вневременного. По обращенности и темпераменту - от
интимности и исповеди до проповеди и вечевого набата. Обилие цитат и аллюзий
указывает на разветвленную корневую систему всей предшествующей литературы,
питающую творчество Вознесенского.
Неоспоримо метафорическое изобилие стихов
Вознесенского, при этом его метафора - это чаще всего вознесение, рывок от
традиционно низкого к высокому. В противоположность
повествовательности и сложным синтаксическим конструкциям Вознесенский
утверждает лаконизм, динамичность стиха, фрагментарность. Богатая звуковая и
ритмическая палитра, обилие созвучий, неожиданные рифмы, использование рефренов
делают стихи Вознесенского легко запоминающимися.
На стихи Вознесенского написаны многочисленные
песни и романсы. На его либретто А.Л. Рыбниковым создана рок-опера "Юнона
и Авось". По стихам Вознесенского ставятся театральные спектакли.
Авторские вечера Вознесенского во многих городах мира проходят с неизменным
успехом. В
В 1960-м, в студенческой стенгазете я прочел:
От произнесения этих строчек вслух кололо и
обжигало губы. Вот ведь, оказывается, как можно писать! Тогда, как говорится,
вся Россия писала и читала стихи. Сейчас понимаешь, что это не было
романтическим умопомешательством. Просто поэзия нам заменяла религию. Мы
исцелялись. Мы обретали внутреннюю неистребимую свободу. Позже нас назвали
шестидесятниками.
В 1963-м я обрел "Треугольную грушу" и
понял, что русская поэзия без меня обойдется, - мне так сроду
не написать. Но этот вывод не привел меня в уныние. "Не получилось писать
для народа - надо писать для конкретных людей". Существует и прикладная
поэзия, ее тоже нужно уметь делать. К тому же можно пропагандировать
Вознесенского. И я читал его подшефным школьникам - наряду с Блоком,
Маяковским, Есениным.
В 1975-м мне дали почитать сборник "Дубовый
лист виолончельный". Я переписывал стихи от руки и, как выяснилось,
запомнил наизусть всё, что переписал. Запоминаемость стихов Вознесенского
удивительна. В лучшие мои годы я мог прочесть слушателям 140 стихотворений и
две поэмы. И не потому, что у меня хорошая память. Я и на других людях
проверял. Помню, Димка Винокуров с двух раз запомнил с моего голоса
"Заповедь". А ведь запоминаемость, если вдуматься, - родовое качество
поэзии. Для чего всё это - ритмика, метрика, рифмовка, аллитерации? Да для
того, чтобы люди запомнили дословно, чтобы унесли с собой, чтобы повторяли про
себя, постепенно понимая весь смысл сказанного, а не только поверхность.
Это как прививка. Как медицинская прививка,
создающая в твоем организме иммунитет - в данном случае от всяческой пошлости.
И как прививка садовника, когда на твоих корнях дикого подвоя произрастают
прекрасные плоды культурного привоя: "Я занимаюсь биологией стиха".
Где только я ни читал Вознесенского... В школах,
в студенческих общежитиях, клубах и красных уголках предприятий, в библиотеках,
в литературных объединениях. Я видел глаза слушателей, чувствовал, что всё
получается. Каждый раз приходилось объяснять, что не я хороший чтец, а стихи
гениальные. Самые продвинутые оставались пошептаться.
Они не могли понять, как эти стихи, пропитанные свободой и непринятием системы,
построенной на лжи, могли быть напечатанными.
Цензура была бессильна перед мощью таланта. Она
могла убрать какую-то крамольную строчку, но смысл стихотворения не мог
измениться. А запретную строку Вознесенский произносил на своем литературном
вечере, и она становилась известна читателю. Во все
времена он читал в переполненных залах, пока позволяло здоровье.
Жить одной жизнью со своим несвободным народом и в полный голос петь свободу.
Быть остросовременным и сшивать собою века.
Видеть трагический мир таким, каков он есть, и
любить его. Кто еще это сумел?
Умом понимаешь, что никогда больше поэзия не
будет играть той роли, какую играла на протяжении последних двух веков. Но ее
усилия были отнюдь не напрасны. Каким-то образом они скажутся.
Аналитический еженедельник "Дело", 12 мая
2008 http://www.idelo.ru/509/19.html