Из дневниковых записей
В 1957 году я окончил школу с серебряной медалью и уехал из Челябинска-40 навсегда, поскольку ИФ перевели в Красноярск (точнее, в Красноярск-26, в такой же закрытый город, как и Томск-7, куда его перевели еще два года спустя). Я же поехал учиться в Москву и поступил в Московский инженерно-физический институт (конкурс 14 человек на место), где уже учился Дима (он, кстати, тоже окончил школу с серебром, а в Сороковке почему-то вообще не давали золотых медалей, даже гениальному Коле Работнову).
Я летел из Свердловска в Москву на стареньком ЛИ-2 и четко осознавал, что детство кончилось, жизнь меняется не только внешне, но и внутренне, всё требует пересмотра. Только что состоялся ХХ съезд, где впервые, хотя и в закрытом письме, был произнесен приговор эпохе «культа личности».
Представь себе: жил отличник в благополучнейшем изолированном городе, повторял фразы о счастливом детстве, о скором коммунизме, о великом вожде, о всенародном счастье, и вот, когда ему исполняется 17 лет, когда он делает первые попытки мыслить самостоятельно, то оказывается, что вокруг его замкнутой идиллии лежит огромная голодная страна, где властвуют чинуши почище крепостников, где подавляется живая мысль, где ложь является основой идеологии, где фальшь въелась в душу почти каждого человека, и где миллионы людей сидят в концентрационных лагерях. Всё это мальчик-паинька узнает постепенно, попав из семьи в студенческие московские общежития.
МИФИ – может
быть, самый трудный институт в Москве, а стало быть и в стране. Первые два
курса – естественный отбор, исключали, наверное, больше половины поступивших.
Жили мы на первых курсах, собственно, не в общежитии. Институт арендовал у
владельцев частных домов в пригороде комнаты для нас. Летом эти комнаты
сдавались дачникам. Итак, станция Удельная по Рязанской железной дороге, 50
минут езды электричкой, 20 минут ходьбы от станции. Дом деревенского типа,
колодец и туалет во дворе. Хозяйка – добрая одинокая тетя Варя. Она работала
поварихой в санатории и иногда нас подкармливала. В комнате
Ну, выдержал я первые два курса, потом стало легче. Но тут я расслабился. Во-первых, просто устал, видимо. Или даже заболел. Но главное, наверное – душевный кризис. Любовные аварии, любовь к поэзии, попытки писать, разочарования, ощущение неправильного выбора пути, «черный человек, черный, черный». Запустил занятия, болтался неприкаянным. Чуть ни вышибли из института. Сдал кое-как экзамены за второй курс, а в начале третьего взял академический отпуск по болезни. Болезнь симулировал по наставлениям опытных коллег, но был и в самом деле болен. Когда через несколько лет у меня обнаружили хроническое заражение крови и вылечили его, я вдруг понял, что долгое время был болен, а когда это началось – не помню. После лечения антибиотиками у меня прекратились частые головные боли и постоянное ощущение дискомфорта, мучившие меня, а я полагал, что это норма, что это у многих так.
Девятимесячный отпуск провел у родителей в Томске-7. Работал слесарем-прибористом. Много читал. Вернувшись в Москву, учился неважно, вел богемный образ жизни, т.е., интересовался всем, кроме учебы. Посещая занятия в институте, выдерживал лишь минимум, чтобы не выгнали, а в остальном читал и писал, раздумывая о смысле жизни, а по вечерам морочил голову студентке полиграфического института Валентине Павловне Макаровой, которая 13 октября 1961 года стала моей женой. Мы сняли крохотную комнатку вблизи общежития, в котором жили до этого (сборное общежитие МПИ, МИФИ и МЭИ на Михалковской, 13).
С тех пор я стал учиться серьезнее, определилась моя будущая специальность – электрофизические установки (ускорители заряженных частиц, газовый разряд, физика плазмы, вакуумная техника) мы стали своими людьми на кафедре, нам давали на ней подзаработать, вообще совсем другая обстановка. Спасибо Георгию Александровичу Тягунову, Олегу Александровичу Вальднеру, другим преподавателям.
Я пришел на эту позднюю лекцию
в отвратительном настроении.
Мне, как часто бывает, хотелось
бросить к чертям институт,
написать поэму об уличных фонарях,
или, взяв декана за пуговицу,
прочесть ему что-нибудь Блока.
Лектор - совсем молодой и очень спокойный,
был, как назло, моим однофамильцем
и даже чем-то похож на отчима.
Его лекция была очень странной.
Он говорил не о физике плазмы,
а об энергетической проблеме Земли.
По его словам выходило,
что самого обычного топлива
человечеству хватит едва ли на сто лет.
И мысль его вела к тому,
что выход может быть найден
только в ядерных реакциях слияния.
Именно не деления, а слияния.
И мне это очень понравилось.
Мной овладела немудреная мудрость.
Все равно не согреешь
всех встреченных жаркими словами,
идущими от самого сердца,
рукопожатиями и поцелуями,
хотя в тебе очень и очень много тепла.
И, выходя из аудитории,
я знал теперь уже твердо,
Что буду работать в физике плазмы.
А, проходя по узкому коридору
Малой Пионерской улицы,
разыскивая знакомые звезды,
и думая о ближайшей из них,
не видной отсюда Альфе Центавра,
я понял, что поэзию тоже
я никогда не смогу оставить.
1962г.