Александр ХОМЕНКОВ

Особое место в учебниках уделено пересказу басен о «промежуточных формах» между обезьяной и человеком. Это вполне понятно: согласно эволюционной логике человек является последним звеном в длительной эволюционной цепочке и поэтому его непосредственные предки должны были бы сохраниться гораздо лучше, чем какие-либо «палеозойские трилобиты». Однако приводимые по этому поводу в учебниках «факты» – не более чем попытка выдать желаемое за действительное.

Так, на стр. 69 учебника за 1991 год и на стр. 225 – 227 за 1996 год говорится об останках так называемых питекантропов. Надо сказать, что под термином «питекантроп» учёные подразумевают группу весьма разрозненных останков из разных географических регионов. Как уже говорилось, имеются все основания относить одну часть этих костей к обычному человеку (Моррис, 1993, с. 128-129), другую же – к обезьянам (Моррис, 1995, с. 391). Единственным исключением из этого правила является уже упоминавшийся «яванский человек» – питекантроп прямостоящий. Составители учебников почему-то решили не упоминать о подлинной истории нахождения останков этого «обезьяночеловека» и привели его в качестве «промежуточного звена». В учебнике за 1996 год даже помещены реконструированный череп яванского питекантропа и карта, составленная по наброску из семейного архива его «открывателя» – Эжена Дюбуа. На карте указаны места находок останков «питекантропа», обозначенные двумя крестиками.

Впрочем, здесь составители учебника явно перестарались. Дело в том, что вся находка Дюбуа состояла всего из двух костей (соответственно и два крестика на карте). В 1891 году им была найдена верхняя часть черепа, идентичная черепу гиббона (первый крестик на карте). В 1892 году на расстоянии 16 метров от первой находки Дюбуа откопал бедренную кость, идентичную кости человека (второй крестик на карте) (Тейлор, 1994, с. 35; Петерсен, 1994, с. 115). Дюбуа почему-то решил, что эти две кости непременно должны принадлежать одной особи, наделённой чертами как обезьяны, так и человека. Так родился «яванский питекантроп».

Перед своей смертью Дюбуа, правда, признался, что недалеко от черепа гиббона, приблизительно на том же уровне, им было обнаружено два человеческих черепа, о которых он в своё время умолчал (Тейлор, 1994, с. 95; Петерсен, 1994, с.115). Причину молчания Дюбуа можно понять из текста учебника за 1996 год: «Увлечённый идеями Дарвина, Дюбуа поехал на Яву, чтобы попытаться найти там «связующее звено» между человеком и обезьяной» (с. 225).

По реконструированному черепу «питекантропа», приведённому в учебнике, кстати, хорошо виден стиль работы палеоантропологов. Покатая верхняя часть черепа – то, что было найдено и что принадлежало гиббону. Лицевая же его часть, имеющая вполне человеческий вид, – то, что было воссоздано на основании найденной год спустя на расстоянии 16 метров от первой находки кости бедра человека.

Другой пример подобного стиля работы, основанного на полёте буйной фантазии художника, приведён на стр. 223-224 того же учебника и связан с так называемым австралопитеком (в учебнике за 1991 год о нём говорится на стр. 68). Художник, изображая австралопитека, попытался нарисовать что-то среднее между обезьяной и человеком. На самом же деле, как считают в настоящее время большинство исследователей, австралопитек – это обычная вымершая обезьяна с объемом мозга в 500 куб. сантиметров и со всеми прочими обезьяньими чертами (Моррис, 1993, с. 127-128; Тейлор, 1994, с. 93). Кроме того, учёные обнаружили кости настоящего человека и следы его деятельности в осадочных слоях рядом и ниже тех слоёв, где были обнаружены останки австралопитека (Моррис, 1995, с. 397), что свидетельствует об их одновременном обитании.

Такое же одновременное обитание с человеком имело место и в случае так называемого синантропа, приводимого в качестве «промежуточного звена» на стр. 70 учебника за 1991 год и на стр. 226 учебника за 1996 год. В учебниках говорится о мощном слое золы, обнаруженном на месте нахождения черепов синантропа, на основании чего делается вывод о том, что синантроп пользовался огнём. Указываются и другие признаки присутствия в этом месте человека (каменные орудия), кроме самого главного признака – нахождения там останков самих людей вполне современного вида (Тейлор, 1994, с. 35; Петерсон, 1994, с. 114). Ещё в учебниках умалчивается о том, что каждый череп синантропа «был пробит внутрь таким образом, чтобы достать мозг. Учитывая то, что тела не были найдены, и принимая во внимание другие свидетельства, обнаруженные на этом месте, можно, по-видимому, утверждать, что охотники принесли в это место несколько обезьяньих голов, чтобы извлечь мозг для еды. Охотники были людьми, а синантроп – разновидностью обезьяны, которую они употребляли в пищу (очевидно, до полного уничтожения) (Тейлор, 1994, с. 35). Кстати, после обнаружения и описания черепа синантропа были таинственным образом «потеряны», так что на сегодняшний день вещественные доказательства представляют собой «слепки» неизвестной точности (Тейлор, 1994, с. 34).

Что касается ещё одного приводимого в учебниках «промежуточного звена» – неандертальца, то его сейчас принято считать обычным человеком, очень похожим по своему сложению на современных северо-западных европейцев (Тейлор, 1994, с. 35-36). Имеются свидетельства, что неандерталец умел рисовать, разводил цветы, хоронил мёртвых, обладал навыками письменности (Моррис, 1995, с. 394-395). Мозг его, кстати, даже превышал по своему объёму среднюю норму современного человека.

Следующий пример антинаучной аргументации учебников связан с проблемой предполагаемого возникновения жизни из неорганической материи (стр. 201 учебника за 1991 год и стр. 182-183 учебника за 1996 год). Надо сказать, что химический синтез сложных органических молекул – носителей жизни – из неорганического вещества не проходит по ряду принципиальных причин и в идеальных условиях химических экспериментов (Тейлор, 1994, с. 21-24; Седов, Кузнецов, 1994, с. 32-35; Моррис, 1995, 220-224). Что же касается первобытного океана, где, по мнению эволюционистов, этот синтез должен был произойти, то в последние годы были обнаружены многочисленные геологические свидетельства присутствия в атмосфере Земли (а значит, и в океане) кислорода с самого начала существования нашей планеты. Этот фактор исключает синтез сложных органических молекул по простой причине их окисления (Тейлор, 1994, с. 77; Моррис, 1993, с. 116). Некоторые эволюционисты, чтобы избежать возникших трудностей, заговорили о том, что жизнь, вероятно, случайно возникла в космосе (где кислорода, естественно, нет), а потом уже из космоса попала на Землю. Двое же из них – Фрэнсис Крик и Лесли Оржел – выдвинули гипотезу о занесении жизни на нашу планету галактическими цивилизациями (Моррис, 1993, с. 116).

Почему сторонники эволюционного мифа могут так упорствовать в своих заблуждениях при их явном расхождении с действительностью, можно понять из рассмотрения механизма действия в человеке суггестивного (внушающего) фактора. Как писал Бехтерев, внушение есть «вторжение в психическую сферу посторонней идеи без прямого непосредственного участия в этом акте личной сферы, вследствие чего последняя в большинстве случаев является или совершенно, или почти безвластной его отринуть и изгнать из сферы личности даже при том условии, когда представляется ясной его нелепость» (1908, с. 13).

После фактического крушения эволюционизма в его классической, материалистической форме на его место стали претендовать две мировоззренческие концепции, внешне сходные между собою, но по сути резко различающиеся. Первая из них – креационизм – учение, признающее акт Божественного сотворения мира. Вторая – теистический эволюционизм – доктрина, утверждающая длительное эволюционное развитие жизни, но, в противовес дискредитировавшему себя материалистическому эволюционизму, считающая этот процесс направляемым Высшей силой. Однако, на наш взгляд, «Бог» теистических эволюционистов далёк от всемогущего Бога христиан – Творца, Вседержителя и Искупителя мира, ибо Он способен лишь вносить коррекцию в протекание «естественных» процессов.

Теистический эволюционизм имеет гораздо больше сторонников по сравнению с креационизмом. Однако причины этого носят не научный характер, но чисто психологический. Наука же со своей стороны свидетельствует и против теистической формы эволюционного мифа. Ведь если бы эволюция протекала, пусть даже и в теистическом виде, то её следы, безусловно, остались бы, во-первых, в «летописи окаменелостей», во-вторых, в сходных принципах внутренней организации близких, с точки зрения эволюционизма, биологических таксонов (таксон – группа независимых объектов, связанных той или иной степенью свойств и признаков. – Ред.). Однако таких следов в природе просто не существует.

Что касается «летописи окаменелостей», то, как известно, ещё Дарвин высказывал озабоченность по поводу отсутствия в ней необходимых «промежуточных звеньев» (Кузнецов, 1992, с. 12). В те времена это ещё можно было как-то объяснить недостаточным количеством палеонтологического материала, который, как надеялся Дарвин, со временем будет восполнен, и промежуточные формы будут найдены. Однако ничего подобного не произошло. В настоящее время палеонтологический материал имеется в более чем достаточном количестве, однако надежды Дарвина так и не оправдались. Те немногочисленные формы, которые эволюционисты пытаются представить в виде «промежуточных», при ближайшем рассмотрении таковыми уже не являются. Это, в частности, относится и к знаменитому археоптериксу, жившему, кстати, одновременно с настоящими птицами (Моррис, 1995, с. 337) и обнаруживающему при этом все признаки обычной птицы. Об этом, в частности, свидетельствуют исследования с помощью электронной микроскопии отпечатков перьев археоптерикса, показавшие наличие в них всех тех удивительных приспособлений к полёту, которые характерны и для ныне живущих птиц (Бейкер, 1992, с. 13; Тейлор, 1994, с. 42).

Что же касается возможных следов эволюции в принципах внутренней организации живых существ, то наука также свидетельствует об их отсутствии. Так, современная молекулярная биология показала на своём материале отсутствие ожидаемой близости между родственными, с точки зрения гипотезы эволюции, таксонами (Тейлор, 1994, с. 37). По словам профессора Вольфганга Смита, «на этом фундаментальном уровне становится строго доказуемым тот факт, что не существует переходных типов» (цит. по: Кузнецов, 1992, с. 39). Другой биолог – Майкл Дентон – подводя итог современным молекулярным исследованиям живой материи, утверждает: «Природа соответствует той самой неэволюционной типологической модели, которая очень давно была постигнута великими сравнительными анатомами девятнадцатого века» (там же, с. 40).

Сторонники теистического эволюционизма часто ссылаются на якобы общепризнанный факт длительной истории существования органической жизни на Земле, запечатлённой в «летописи окаменелостей». В этой «летописи», несмотря на отсутствие «промежуточных звеньев», по словам эволюционистов, всё же видно историческое усложнение организации живых существ: наиболее примитивные формы находятся в нижних слоях «геологической колонны», наиболее развитые –в верхних.

Однако никто из сторонников эволюционной гипотезы никогда не вспоминает о тех фактах, которые не вписываются в подобную «униформистскую» интерпретацию.

Во-первых, в полном своём виде «колонна» в природе никогда не встречается. «От 80 до 85 процентов земной поверхности не имеют даже 3 из 10 «геологических периодов», располагающихся в правильном последовательном порядке, требуемом эволюционистами» (Тейлор, 1994, с. 40).

Во-вторых, слои осадочных отложений иногда располагаются в «перевёрнутом» виде, так что «старые» отложения, с присущей им фауной примитивных организмов, лежат поверх «молодых», содержащих высокоорганизованные формы жизни (Моррис, 1995, с. 174-175); Тейлор, 1994, с. 194). При этом площадь таких аномальных образований достигает сотен и даже тысяч квадратных километров (Моррис, 1995, с. 327).

В-третьих, существуют неопровержимые свидетельства о быстром процессе образования «колонны». Так, были обнаружены стволы окаменевших деревьев, проходящие через несколько пластов осадочных отложений, суммарная толщина которых превышала шесть метров (Моррис, 1995, с. 319), что говорит об их быстром захоронении, препятствующем процессу гниения (Бейкер, 1992, с. 12; Маклин и др. 1993, с. 149; Тейлор, 1994, с. 46; Хобринк, 1994, с. 78). Об этом же говорят и все остальные окаменелости животных и растений, гибель которых при обычных условиях заканчивается их разложением. Особенно это касается медуз, червей, рыб и прочих мягкотелых водных обитателей, окаменевшие останки которых переполняют осадочные отложения (Гиш, 1995, с. 76). В этих отложениях присутствуют часто и так называемые эфемерные метки – отпечатки дождевых капель, ходы червей, следы птиц и пресмыкающихся. Единственным способом объяснения всех этих фактов является признание «чрезвычайно быстрого погребения под новыми слоями породы (при отсутствии сопутствующей этому эрозии) и последующего чрезвычайно быстрого затвердения» (Моррис, 1995, с. 320).

Многие учёные под давлением всего этого материала встали на позицию катастрофизма, признающего в качестве движущей силы образования «геологической колонны» природные катаклизмы гидрологического характера (Моррис, 1995, с. 160-183; Уиткомб, 1993). Некоторые из них, анализируя характер расположения пластов осадочных отложений, пришли к выводу, что «процесс осаждения шёл одновременно и непрерывно, а вовсе не состоял из нескольких этапов, разделённых долгими эпохами застоя» (Моррис, 1995, с. 314). Подобное быстрое отложение очень напоминает гидрологическую катастрофу, описанную в Библии (Всемирный потоп). В рамках такой катастрофы, по мнению многих учёных, вполне могла произойти сортировка погребаемых под толщей осадочных отложений живых существ по их размеру и форме, так что наиболее мелкие и примитивные из них оказались преимущественно (но не всегда) в нижних слоях «колонны».

Что же касается возраста Земли, то нет такого способа, с помощью которого можно было бы его определить непосредственно и однозначно. Радиометрический метод, наиболее часто привлекаемый сторонниками гипотезы «старой Земли», основан на ряде допущений, в частности, на том, что в первоначальной породе не было продуктов радиоактивного распада. Однако это проверить невозможно. Известна, к примеру, попытка анализа с помощью этого метода вулканических пород, образовавшихся при извержении вулкана, происшедшего на глазах человечества 200 лет назад. Метод же показал возраст образовавшейся в результате извержения породы от 3 до 10,5 миллиарда лет (Тейлор, 1994, с. 12). Очевидно, что возраст Вселенной, исчисленный миллиардами лет, – это не более как гипотеза, не более как необходимое условие, в котором нуждаются представители эволюционизма, в том числе и в его теистической форме.

В то же время известны многочисленные косвенные свидетельства в пользу относительной молодости нашего мира. Пол Тейлор в своей книге приводит 107 таких свидетельств (1994, с. 18-20). К этим же свидетельствам, по-видимому, можно присовокупить и то, что вымершие виды животных составляют лишь около 10% от числа живущих в настоящее время (Тейлор, 1994, с. 113). К ним же можно отнести и находки останков человека, отпечатков его ног, а также различные его изделия в пластах, традиционно датируемых геологами десятками и даже сотнями миллионов лет (Тейлор, 1994, с. 101-102; Петерсен, 1994, с. 126-127), что противоречит всем эволюционным канонам.

Почему же вопреки данным науки эволюционный миф, несколько сменив свою форму, всё же остался жизнеспособным? И так ли важна вообще история появления на земле жизни и человека? Может быть, различия между креационизмом и теистическим эволюционизмом носят не такой уж принципиальный характер?

Начнём с последнего вопроса

Аналогичным мечтам был подвержен и крупнейший теоретик теистического эволюционизма ХХ столетия Тейяр де Шарден, который «рассматривал совершенство и бессмертие грядущего не как неотмирность (в соответствии с традиционным христианским учением), а как результат преобразования мира сего путем эволюции» (Дамаскин, 1995, с. 513). Характерна религиозная подоплека этих теистическо-эволюционных грез. По словам Шардена, «слияние всех религий под началом «всеобщего» Христа, удовлетворяющего требованиям каждой... единственный путь преобразования мира, в котором зародится религия будущего» (Дамаскин, 1995, с. 514). Таким образом осуществится теистическо-эволюционный «вход в сверхчеловечество» (Шарден, 1987, с. 194) и при этом «без Апокалипсиса» (там же, с. 215).

Весьма показательна та одержимость, с которой Шарден искал научные аргументы в пользу своих теистическо-эволюционных построений. С именем Шардена связывается «находка» сначала «пилтдаунтского человека» (этот факт замалчивается биографами Шардена), затем «пекинского человека» (синантропа) и, наконец, описание костей «открытого» Дюбуа «яванского человека» (Дамаскин, 1995, с. 522 - 523 (или см. выше). Везде, где бы ни работал Шарден, «он неизменно находил подтверждение своим догадкам, что человек произошел от обезьяны» (там же, с. 523).

Насколько мощным является духовное движение теистического эволюционизма, можно судить по тому факту, что оно захватило и большую часть представителей православной апологетической мысли. Более того, это учение в настоящее время закладывается в основу современного православного образования в России. Чтобы убедиться в этом, достаточно побывать на ставших уже традиционными Рождественских образовательных чтениях. Если в католическом мире после вспышки «тейярдизма» произошел фактически полный распад христианского миропонимания (Дамаскин, 1995, с. 514), так что там уже ведутся разговоры о грядущих «мессианских временах» (Серафим, Сергий, 1992, с. 220), то это же в скором времени, судя по всему, ждет и Россию.

Характерно, что теистический эволюционизм несовместим с христианством и по чисто каноническим критериям. В рамках этого учения, с его установкой на последовательное превращение одних видов в другие, первый человек (рожденный не иначе как от обыкновенной обезьяны) ставится в общий ряд органической жизни со всеми присущими ей свойствами тления и смерти. Смерть же, или «естественный отбор», считается в этом учении не следствием грехопадения, но необходимым условием формирования новых биологических таксонов. Вот что говорит по поводу подобного подхода к миру 109-е правило Карфагенского Собора:

«Аще же кто речет, яко Адам, первозданный человек, сотворен смертным, так что, хотя бы согрешил, хотя бы не согрешил, умер бы телом, то есть вышел бы из тела, не в наказание за грех, но по необходимости естества: да будет анафема» (Правила.., 1994, с. 257).

Почему возможна столь явная подмена в принципиальных вопросах вероисповедания, видно из общей логики распространения суггестивного (внушающего) фактора. «Сила личности, - писал Бехтерев, - обратно пропорциональна числу соединенных людей. Этот закон верен не только для толпы, но и для высокоорганизованных масс» (1908, с. 157). К подобным высокоорганизованным массам можно отнести и современное общество, включающее в себя как представителей науки, заявляющих о якобы «свершившемся факте эволюции», так и не очень хорошо ориентирующихся в своем учении христиан.

Впрочем, здесь вполне уместен вопрос: возможна ли вообще гармонизация между современной научной мыслью и традиционным христианским учением о грехопадении мира? Ведь отвергнув это учение, мы тем самым отвергаем и нужду в Искупителе мира - то, что в корне отличает христианство от всех прочих, как древних, так и современных теософскиокрашенных доктрин.

Согласно христианскому учению о грехопадении, после отвержения Божественной заповеди первыми людьми Бог-Вседержитель изменил бытийный статус нашего мира - в мир вошла смерть (Рим. 5, 12), а земля стала произрастать «терния и волчцы» (Быт. 3. 18).

Такое понимание основ бытия совершенно чуждо современному человеку. Он может быть приверженцем какого угодно философского направления, но представить наш мир в какой-либо иной «ипостаси», кроме той, которая существует в настоящее время, ему уже не представляется возможным. Те «законы природы», свидетелями протекания которых он является, принимаются им как нечто абсолютное и принципиально неизменное. При этом забывается, что у них есть свой Законодатель, способный их изменить. Таким образом - и это очень важно осознать, - корни эволюционного мифа, или утери представлений о сотворении мира, переплетаются с корнями еще одного фундаментального заблуждения человечества - деизма, или утери представлений о Божественном Вседержительстве. Согласно этим утерянным представлениям, физические, химические, биологические и духовные законы - есть проявление в сфере тварного нетварных Божественных энергий - логосов. Они не являются чем-то абсолютным и принципиально неизменным, но зависят от Божественного произволения о мире.

Примечательно, что эти представления в последние десятилетия вновь стали обретать в научно-философской мысли вполне законное место, что во многом связано с успехами современного естествознания во всех его сферах, и в первую очередь в физике микромира (Тростников, 1980; 1989; 1995; Хоменков, 1994). Приведем некоторые высказывания виднейших ученых ХХ столетия о происшедшей переориентации в естественно-научном мировоззрении.

Макс Борн: «Время материализма прошло. Мы убеждены в том, что физико-химический аспект ни в коей мере не достаточен для изображения фактов жизни, не говоря уже о фактах мышления» (1963, с. 99).

Вернер Гейзенберг: «Копенгагенская интерпретация (направление в физике микромира, связанное с созданием квантовой механики. - А.Х.) далеко увела физиков от простых материалистических воззрений, господствующих в естествознании XIX столетия» (1989, с. 77).

Он же: «С точки зрения здравого смысла нельзя ожидать, что мыслители, создавшие диалектический материализм более ста лет назад, могли предвидеть развитие квантовой теории. Их представления о материи и реальности не могут быть приспособлены к результатам нашей сегодняшней утонченной экспериментальной техники» (1989, с. 84).

Джеймс Джинс: «Современная научная теория заставляет нас думать о Творце, работающем вне времени и пространства, которые являются частью Его творения, так же как художник находится вне своего холста» (цит. по: Губанов, 1996, с. 65).

И еще Макс Борн: «Сегодня мы являемся свидетелями процесса, который, начавшись, казалось бы, с незначительных физических явлений, ведет к новой эре в философии» (1973, с. 63).

Эта новая эра - не что иное, как достаточно хорошо забытое широким кругом светской научно-философской мысли христианское учение о нетварных Божественных энергиях, о логосах тварных явлений. В свете этого учения Бог не только Творец, но и Вседержитель нашего мира. Законы, по которым этот мир живет, зависят от Божественного произволения о нем. Они могут действием этого произволения изменяться, и тогда мы воспринимаем подобное изменение как чудо. В наше время наиболее известные чудеса - это ежегодное снисхождение Благодатного огня в иерусалимском храме Воскресения Христова, происходящее накануне православной старостильной Пасхи, а также мироточение икон, особенно многочисленные случаи которого наблюдаются в последние годы (Саулкин, 1997, с. 6 - 10).

Реакция очень многих людей на эти чудесные явления, кстати, такова, что они просто отказываются верить своим глазам. Здесь также чувствуется проявление суггестивного фактора, которому эти люди подчинены и который связан с внедрением в их сознание мировоззренческих систем, запрещающих прохождение подобных событий.

Очевидно, что во всех этих чудесных явлениях естественный порядок вещей нарушается и уступает место сверхъестественному. Но ведь такое изменение в законах жизни нашего мира может иметь и более глобальный характер. И именно о таком глобальном переводе мира из одного его состояния в другое и свидетельствует Библия, повествуя о последствиях грехопадения первых людей.

Впрочем, грехопадение, по-видимому, не единственное место в христианском учении о прошлом нашего мира, связанное с представлением об изменении самой его сущности. Такого же подхода, видимо, требует и учение о Шестодневе Творения - процессе, проходящем, как и современные чудесные события, по особому Божественному действию и, следовательно, не способном быть описанным в рамках естественно-научных категорий.

В самом деле, можно ли объяснить факт мироточения икон, опираясь на законы естествознания? Очевидно, что нет. Здесь протекают процессы совершенно особого характера, принципиально отличные от установленного в настоящее время образа существования тварного бытия. Точно так же следует относиться и к попыткам объяснения закономерностей периода Сотворения мира, исходя из законов его сегодняшнего состояния. Тот доступный математическому методу «идеальный каркас», на который опираются ученые в своей работе, вряд ли может быть однозначно распространен на мир в период его Творения. Принцип «космологического униформизма», который неосознанно используют ученые (стремление описать первые моменты существования Вселенной, опираясь на закономерности, выведенные из ее теперешнего состояния), вряд ли можно считать мировоззренчески оправданным.

Итак, если мы хотим остаться на твердой почве христианских святоотеческих представлений о мире, то должны признать, что сущность мира в период его творения, как и сущность первозданного мира (до грехопадения), находится за пределами методологической досягаемости научного метода и не может быть предметом научного исследования. Известный православный подвижник и богослов ХХ столетия иеромонах Серафим Роуз писал по этому поводу следующее:

«Состояние первозданного Адама и всего мира навсегда останется за гранью научного познания, за непреодолимым барьером грехопадения, изменившего саму природу Адама и всего тварного, равно и природу познания. Современная наука знает лишь то, что мы способны наблюдать и разумом выводить из наблюдаемого... Истинно познать Адама и первозданный мир (в полезных пределах) можно только по откровению Божию или по Божественным видениям святых» (цит. по: Дамаскин, 1995, с. 519).

Подобный подход, как уже говорилось, абсолютно чужд теистическому эволюционизму, согласно которому законы жизни нашей Вселенной были всегда такими, как и в настоящее время.

Православная беседа. 1997.