Представляя собой уникальное явление – журналиста почти вне текущей журналистики (био: http://kreml.org/users/tokarev ), - тем с большим интересом относился и отношусь к бескорыстному и публичному обмену мнениями по самым актуальным поводам.
С недавних пор по дороге на работу перестал покупать газеты. Складывается такое впечатление, что не просто политическая или экономическая жизнь, предполагающая наличие экспертной и гражданской дискуссий, кончилась. Жизнь же не может кончиться. Она куда-то утекла. Куда?
В силу своего театроведческого образования, с одной стороны, редакторского опыта работы в кино, с другой, общественного опыта создания крупнейшей в стране полноценной инициативы – «Мемориала», - с легкостью перестраиваюсь из тематики в тематику, но чем дальше, тем хуже нахожу интересную и теплую компанию для разностороннего диалога. Здесь как в поисках демократии – процедура важнее конечной цели. Пожалуй, все эти формы читательского соучастия – диалога привлекательны честным своим первым лицом.
Газета советская – при всей своей казенной тупости, - приучена была служить публике. Старые журналисты знают, что такое правило 40-60, когда 60 процентов гонорарного фонда должно было отдаваться внештатникам, а 40 – штатному персоналу, чтобы делать печать народной. И тогда, и сейчас кому-то удавалось не прислуживаться, а прислушиваться к публике. Нельзя сказать, что всякая ныне газета – хозяйская, а не для людей. Может, сначала для хозяина и для его понятий о том, что лЮдям нужно. Картинку им надо, приключение им надо, щекотку им надо или душевную беседу. Если нас и спрашивали о том, что надо делать в газете, то так, для проформы. Бывают исключения. Я, купивши раз на улице «Столичную вечернюю газету», один из первых номеров, увлекся. Написал главному редактору письмо, какую бы газету я хотел видеть. А господин редактор Харатьян возьми да и напечатай это письмо в газете. Вот это я понимаю. Да еще и мне отписал, подробно и заинтересованно. Так мне это понравилось, и так сложились обстоятельства, что через пару месяцев я к нему свататься ходил – на работу. Но день я провел в газете и понял, что ничего хорошего там не выйдет. И поспешил отступить. Впрочем, это особая история. После того я не перестал писать письма в редакцию. Кому-то они были нужны. Возможно, некоторым прочим читателям.
Хочу заметить что, если другие хозяева, другие газетчики захотят послушать читателя, то нас позовут. Я свою роль говорящего читателя пока не готов поменять на пишущего вещателя. Тем более, что вещателем уже был, на радио поработал. Собственно, первые письма в газету «Известия» я и начал писать, осознав мизерность собственных «вещательных» возможностей, глухую монологичность своей роли.
Но, как знают мои многочисленные коллеги по читательско-пишущему сообществу, письма читателей очень быстро превратились в «Известиях» (да и не только в них, везде так) в какой-то подсобный материал, в иллюстрацию к редакционным, важным делам, в бесплатное приложение. В один прекрасный момент я почувствовал себя участником какой-то массовки и отказался от «Известий».
Конечно, читательский клуб или площадка – никакое не новое слово, не феномен гражданского общества. Если вспомните, в конце 80-х- начале 90-х годов с утра очередь выстраивалась за газетами типа «Московских новостей», «Независимой» и т.п. Газета или газетная площадка – всего лишь рупор этого самого общества. Когда оно активно, когда оно есть. Но если нет общества, к чему же рупоры? Много мог бы рассказать о своем опыте общения с журналистами даже в эти революционные времена. Как трудно давалось место в газете для гражданской тематики, как неохотно рассказывали о «Мемориале». Не в цензуре дело, а в ленности, расслабленности, гражданском инфантилизме. Потому читательская рефлексия в газете – это, быть может, стимул, но не институт, не вес, не сила. Понятно, что гражданам нужны совершенно другие, отличные от нынешних газеты. Российская, прекрасная публика тоскует по просветительству. Читатели это знают лучше журналистов, издателей, капиталистов и чиновников. Но услышат ли нас?
Алексей Токарев