Исповедь к Воскресению Христову
Мы тогда не догадывались, что Андрей Тарковский собирается уехать из СССР. Но его «творческий вечер» был необычен: с времен «Андрея Рублева» гениальный режиссер никогда не появлялся на телевидении, не участвовал в кинематографических тусовках, мы его ни разу не видели воочию.
Это потом уже, задним числом
мы осознали, что в этот день он прощался с нами, со своими зрителями, на чье
понимание он мог рассчитывать. Наверное, и деньги были нужны для отъезда, но
все-таки хотелось ему взглянуть в глаза своих незнакомых друзей.
Вопросов и ответов в этот
вечер было очень много, но хорошо запомнил я только один, он касался романа
Булгакова «Мастер и Маргарита». «Я не понимаю, почему мне все советуют
экранизировать «Мастера», или по крайней мере роман о Понтии Пилате. Ведь это
же ренанизм».
О Ренане тогда я знал только то, что его «Жизнь Иисуса» была настольной книгой Л.Н. Толстого. Книгу удалось прочесть, и тогда я понял, что имел в виду Тарковский. Ренан и Толстой считали Иисуса только человеком, создателем нравственного учения, т.е. христианами в строгом смысле они не были.
Но вот насчет Михаила
Афанасьевича Булгакова Тарковский, как мне до сих пор кажется, был слишком
суров. Все же разговор Пилата с Левием Матвеем и лунная дорожка в заключительных
страницах романа – это одновременно смелая и целомудренная попытка
прикосновения к самому сложному понятию христианства – к божественности Сына
человеческого.
А то, что Булгаков осмелился
вложить в уста Иешуа слова, отсутствующие в Евангелие, то не следует считать
это ересью или кощунством. Все простится художнику, который дал такую
яркую, такую подробную и достоверную,
такую живую картину своего представления о произошедшем две тысячи лет назад.
Нужно понять, что в те годы,
когда Библия была крайней редкостью, именно из «Мастера и Маргариты» широкий
круг читателей, по существу целое поколение русских людей прочувствовали то,
как это, возможно, было на Лысой Горе.
«Счастливее двух других был
Иешуа. В первый же час его стали поражать обмороки, а затем он впал в забытье,
повесив голову в размотавшейся чалме. Мухи и слепни поэтому совершенно облепили
его, так что лицо исчезло под черной шевелящейся массой. В паху, и на животе, и
подмышками сидели жирные слепни и сосали желтое обнаженное тело».
После этого и Евангелие
начинаешь читать другими глазами. И страшная загадка – кто же мучился на кресте
– не покидает тебя, заставляя глубже и глубже вникать в существо понятия
Троицы. И проходит, наконец, озарение, после которого все становится на свои места:
«Да, Он действительно воскрес!» И с
этого момента, наверное, ты можешь считать себя христианином.
И еще одна мысль беспокоит
тебя особенно в пасхальные дни. Мысль о природе самопожертвования.
Но выше Жизни и Смерти,
Пронзающее, как свет,
Нас требует что-то третье, -
Чем выделен человек.
Животные жизнь берут,
Лишь люди жизнь отдают.
Тревожаще и прожекторно,
В отличие от зверей, -
Способность к
самопожертвованию
Единственна у людей.
Андрей
Вознесенский, 1963г.
Это понимали все учителя,
все властители, все идеологи. В детские годы первые задумавшись над смертью,
позже впервые увидев мертвое тело, оценивая степень риска в драматических
обстоятельствах, доведенный до отчаяния, - человек неизбежно примеривает себя к
возможности умереть. Просто уйти из невыносимой жизни. Умереть за Родину, за
идею.
Мы выросли на именах Зои,
Матросова, Олега Кошевого. Мы примеряли себя к подвигу. Нам хотелось стать
героями. Это оказалось очень сильным средством воспитания.
Как-то пришла мысль: почему
Александр Матросов бросился на амбразуру именно грудью? Ведь, если оказался
рядом с ДОТом, но вне сектора обстрела, то неужели нельзя было заткнуть
амбразуру чем-то другим? Шинелью, землей, прикладом винтовки, в крайнем случае
пожертвовать ногами? Одним словом, начали закрадываться сомнения, подкрепленные
недоверием к авторам плакатов в школьных коридорах, примитивных повестей и
фильмов. Кто сейчас вспомнит этих авторов?
Нет, нет, поэму «Зоя»
написала поэт Маргарита Алигер, а фильм «Молодая гвардия» снял Сергей
Герасимов. Это были сильные мастера. Искренне желая воспитать молодежь,
способную к подвигу во имя социалистической Родины, они использовали самый
сильный педагогический прием: взывание к самому высокому в человеке –
способности, а значит и потребности к самопожертвованию. И их воспитанники до
сих пор принимают легенды за чистую монету.
Подвиг Христа безупречен. Он
не рвал на себе рубаху, не кричал лозунги, в нем не было ненависти к тем, кто
коллективно вел его на Голгофу. «Господи, прости их, ибо не ведают, что
творят».
Человеку никогда этого не повторить. Но сжимающая горло тяга к подвигу, «пронзающее, как свет» желание возвыситься до самопожертвования…
Георгий Трубников