Из писем начинающему поэту

* * *

Адрес своего сайта я дал, поскольку там есть биографические данные. Считаю, что моему корреспонденту будет легче вести со мной диалог, если он представляет себе, с кем имеет дело. А только диалог имеет смысл, как мне кажется.

Могу добавить (и это пока единственная ниточка диалога, которую я усмотрел), что болезнью поиска собственного места в российской словесности переболел очень давно: когда мне было 24 года и когда я стал обладателем сборника Андрея Вознесенского «Треугольная груша». Я понял, что мне в поэзии делать нечего: в России уже есть состоявшийся и несравненно более одаренный поэт, который и без меня всё сделает. С тех пор эпизодически занимаюсь лишь прикладной поэзией. Прикладная поэзия – это вот что:

Коллеге, стихотворцу

Юрий Михалыч, дай твою руку!

Прервав юбилейные «Ох» и «Ах»,

скажу тебе прямо, как умному другу

об этих самых

ТВОИХ СТИХАХ.

Про то защищать диссертации нам бы…

От первых тетрадок и синих чернил

сердца нам качали упругие ямбы,

к себе нас поэзии голос манил.

Она говорила нам: «Выскажись внятно,

любуйся словами,

за рифму держись!»

А рядом с этим шла непонятная

в своей простоте

реальная жизнь.

Как часто их режет

суровое лезвие!

Я рад, что в твоей многотрудной судьбе

слились органично

жизнь и поэзия

в диалектической их борьбе.

Не то чтоб стихом зарабатывать деньги –

на это немало охотников есть…

Штурмуют редакции нощно и денно

в попытках продать

свое имя и честь.

И славы ты тоже не льстишься добиться –

такой, что дается

великим поэтам.

Ты понял однажды: ведь их –

единицы!

Один на столетье,

и хватит об этом.

Но прятать талант не позволит порода.

Так суждено нам до финишных дней:

не получилось писать для народа –

надо писать для конкретных людей.

И вот сочиняешь

частушки, куплеты,

или памфлет о столовском блюде,

и эпиграммы для стенгазеты,

и поздравленья хорошим людям…

Казалось бы – что там – одни пустяки!

Но если

ОТВЕТНОЕ ЧУВСТВО

вызвали в людях твои стихи –

значит, это искусство!

Значит – недаром стараешься ты!

Значит – стихом, устремленным вперед,

ты приближаешь приход КРАСОТЫ,

КОТОРАЯ МИР СПАСЕТ!

Вот так я считаю, и я уже стих…

Сегодня – такая дата!

Живи и работай, а этот мой стих –

нечто вроде мандата.

К мандатам, конечно, почтенья нет…

Но этот мандат не таковский:

«Мещеряков – настоящий поэт!»

За подписью:

В. Маяковский.

1982

* * *

Категорически не согласен с Вами, что «ангелы лепят нас» с такой узкой направленностью: вот этот поэт, этот художник, этот математик, этот торговец. Дар, который мы получаем, гораздо шире. Микеланджело и Вознесенский – поэты и художники, но в Вознесенском больше развился дар поэта, в меньшей степени (но больше, чем у большинства смертных) – художника, у Микеланджело – наоборот. Почти все крупные поэты очень прилично рисовали, хотя эти искусства имеют дело с совершенно различными чувствами, органами, материалами. Мне нравится чья-то мысль: «Талантливый человек талантлив во всем».

Я себя не загубил, а, напротив, практически реализовал. Казалось бы, самой большой моей ошибкой было становиться физиком. Но идти в то время в гуманитарную насквозь идеологизированную сферу было нельзя без полной уверенности в том, что у тебя достанет таланта прорвать паутину цензуры.

Анализируя сейчас свою судьбу, я понимаю, что мог бы стать священником или учителем. Там нужны все способности – литературная, музыкальная, артистическая, аналитическая, и т.д. Всего понемногу – хороший поп получается. Но я интуитивно и занимался этим всю жизнь после работы: возился с детьми, пропагандировал стихи, вносил художественность в повседневную жизнь при любой возможности. Да, да, сеял разумное, доброе, вечное. Я был любопытен к людям. Список сделанного не так уж мал. Я много душевных сил отдал и отдаю семье. Это же очень непросто, это тоже требует таланта. (Очень-очень давно, в студенческие годы, приятель в пылу спора воскликнул: «Ты серьезно, что ли, готовишь себя к роли идеального мужа?» Я открыл рот в изумлении: получалось именно так.)

Примерно в Вашем возрасте я писал: «Долой холодность каменной Минервы\Долой изнеженность тургеневских мимоз\восславить я хочу расстроенные нервы\и мечущийся обнаженный мозг». К моему счастью, я удачно влюбился, и ответственность за любимого человека побудила изживать в себе нервозность. Тут есть баланс: нельзя и быть бесчувственным, конечно. Одним словом, я – типичный self-made-man. Страдания и душевные кризисы юности оказались благотворными.

А то, что диапазон, круг моей деятельности не слишком велик, так это всё относительно. Где отзывается слово поэта – только Господь знает. Я работал на ближней дистанции (спортивный термин).

Я знаю, все умные люди знают, что молодого талантливого человека нельзя тыкать носом на предмет «не ты первый», «ты не оригинален», «это уже было», и т.п. Но у нас, стариков, просто нет другого способа остудить пылающую душу, когда есть опасность всепоглощающего пожара.

Сто лет назад (6 февраля 1908 года) к Александру Блоку пришла восемнадцатилетняя девушка. Как она была настроена – можно делать предположения по оставшемуся стихотворению великого поэта. (Когда у Блока вдруг резко менялся стиль, это означало, что он пишет нечто очень важное). Я с большим удовольствием (с наслаждением!) сейчас напечатаю его.

Когда вы стоите на моем пути,

Такая живая, такая красивая,

Но такая измученная,

Говорите всё о печальном,

Думаете о смерти,

Никого не любите

И презираете свою красоту –

Что же? Разве я обижу вас?

О, нет! Ведь я не насильник,

Не обманщик и не гордец,

Хотя много знаю,

Слишком много думаю с детства

И слишком занят собой.

Ведь я – сочинитель,

Человек, называющий всё по имени,

Отнимающий аромат у живого цветка.

Сколько не говорите о печальном,

Сколько не размышляйте о концах и началах,

Всё же, я смею думать,

Что вам только пятнадцать лет.

И потому я хотел бы,

Чтобы вы влюбились в простого человека,

Который любит землю и небо

Больше, чем рифмованные и нерифмованные

Речи о земле и о небе.

Право, я буду рад за вас,

Так как – только влюбленный

Имеет право на звание человека.

Девушку звали Лиза. Через 2 года она вышла замуж. Началась революция. Поэтесса Елизавета Кузьмина-Караваева эмигрировала. Во время второй мировой войны она уже была монахиней Марией, спасала людей от гестапо, закончила жизнь в концентрационном лагере.

Она загубила свою жизнь?

* * *

Давайте поговорим о жанре, который Вас влечет, о стихах на исторические темы. Мне кажется, дело тут не столько в самой истории, сколько в возможности «переселения души» поэта в историческую фигуру. Недаром Вы сразу назвали «Монолог Мэрилин Монро», недаром у Вас и Жанна и Распутин. Недаром Вы сказали, что Вознесенский повлиял на Вас. Конечно же: у него огромное количество этих «переселений душ»:

Монолог актера

Монолог биолога

Монолог битника

Монолог века

Монолог Мерилин Монро

Монолог Резанова

Молитва мастера

Молитва Микеланджело

Молитва спринтера

Песня акына

Песня Офелии

Песня шута –

это только явные, прямо из алфавитного указателя. А в драматических поэмах «Авось!» и «Дама треф» - там сплошь «переселения». А переводы? Какой там Микеланджело, какой Шекспир?

Чего это я так подробно? Это я для себя впервые формулирую после раздумий над Вашими письмами. Сам я никогда к этому жанру не прибегал почему-то, хотя всегда восхищался.

У Вознесенского это блестяще получается. Наивный читатель сочтет, что «Сон Тараса» - это про Шевченко (см. http://avos111.narod.ru/jachitaju.htm ). А это о себе, а значит и обо мне, значит и о тебе, читатель. Тут нужно двойное, тройное зрение: одновременно видеть и Мэрилин Монро, и Вознесенского и себя. Причина успеха Вознесенского – в его универсализме (это не мой термин, а В.Новикова), в широте поэтической души.

Мне кажется, Вы в этом жанре очень сильно продвинулись. Распутин, Иуда, Жанна – крепкие, профессиональные вещи. Это ваши версии, Вы имеете на них право. Но Вы рискуете, подставляете себя под удары критики: люди сразу привязываются к сюжету, к историческому характеру, о котором каждый уже имеет собственное мнение, собственную (чаще всего черно-белую) оценку. «Ах, какой у нее Распутин – ангелочек, царица – просто русская женщина, царь – философ! Всё же было совсем не так!» О самой поэзии уже никто говорить не будет. И нет их вины в этом, поймите. Таковы правила игры, которую Вы сами предлагаете.

Не советовал бы Вам замахиваться на стихотворное переложение всей истории, в особенности древней (уже есть прелестная поэма А.К.Толстого, этого вполне достаточно). Не стоит плодить мифы, ими и так наша история переполнена (у меня об этом есть очень аккуратно: http://gospel.jeo.ru/george/anevsky.htm). Впрочем, можно создавать антимифы, но это, думаю, делать лучше в сатирическом ключе.

* * *

Я думаю, мы договорились. Писать нужно именно фрагментами. Работая над фрагментом, нужно погружаться в эпоху, стих должен стилистически соответствовать времени и среде. Словечки там, термины - чтобы у детей это тоже оседало. Стихи ведь еще чем хороши - они запоминаются, а значит, у читателя расширяется лексикон.

Возраст нужно точно рассчитывать. Между прочим, Лжедмитрия он проходят отнюдь не в 16 лет, а гораздо раньше. А школьный стандарт - куда от него денешься? Но это всё преодолимо.

Высший пилотаж - если будет эхо нашего дня, перекличка с современностью. И нельзя лениться в поправках, если по-новому осмыслил явление.

Так Пушкин порвал бы, услышав,

что не ядовиты анчары,

великое четверостишье

и начал сначала.

Дерзайте, ей-Богу. "Если не я, то кто же?"(В.Солоухин. "Лозунги Жанны Д'Арк" - хотите - пришлю?) Это нужно делать, иначе это сделают проходимцы или идиоты.

Мы в этом вопросе не просто единомышленники. Я ведь практически написал учебник по обществознанию. И историю два года преподавал (новейшую, в 10-11 классах). Так что мне есть, чем поделиться, если захотите. Надо нам только диалог упорядочить. В ваших ответах почти нет комментариев к моим письмам. А я ведь стараюсь ставить проблемы.

В "Огоньке" №39 материалы об исторических мифах, в частности о Жанне Д"Арк. Посмотрите, вот адрес: http://www.ropnet.ru/ogonyok/win/200139/39-22-24.html

* * *

ПАУЗА

* * *

Как хорошо, что Вы написали!

Мне не давало покоя чувство, что я не все сделал для того, чтобы наша переписка продолжалась. Обвинял себя в эгоизме и нетерпении. Перечитывая нашу переписку, вижу, что, вроде бы, очень старался вывести ее на диалог, ибо только он имеет смысл. Но Вы меня не слышали, Вы не подхватывали мои темы, Вы писали для себя, нисколько не заботясь о взаимопонимании. Я от этого просто устал. Кроме того, я элементарно трусил. Вы такая напряженно-хрупкая… У Вас в стихах и письмах столько о самоубийстве… Попробуйте поставить себя на мое место: вдруг от Вас просто перестанут приходить письма или я как-то узнаю трагическом финале – как мне потом жить-то?! (Вот и сейчас – Вы написали, что уезжаете, но не сказали – куда и почему, а я мучаюсь – а не метафора ли это «уезжаю». Это жестоко).

Поверьте, меня самого эти мысли не покидали всю жизнь. Мы - люди остро чувствующие, нам жить очень и очень трудно. Ведь я недаром Вам много писал о своих терзаниях, о преодолении их, о том, как я делал свою жизнь. В творчестве спасение, только в нем, но творить нужно в первую очередь для себя, не заботясь о признании. Творчество и людское признание нужно четко разделить прямо у себя в душе, развести их в разные душевные сферы, иметь мужество решить эту задачу внутри себя, тут никто и никогда не поможет. Мне кажется, что я в свое время сумел это сделать, я рассказывал это Вам – вдруг поможет. Заноза от того, что именно я прервал переписку, сидела во мне. Простите меня.

* * *

… А ты не гони эти воспоминания, может быть наоборот – хорошо вспомни. И теперь попробуй взглянуть на эти события другими глазами, глазами взрослого человека. И прости тех, кто тебя обидел (а тебя крепко обидели). Радуйся тому, что эти обиды сделали тебя самопогруженным, мыслящим, тонким человеком. Те, кто в детстве и юности горя не знал, тупицами вырастают.

* * *

… Я тебя ни графоманкой, ни бездарностью не считаю. Ты поэт. Масштаб твоего таланта я оценить не могу, не умею, нет у меня на это ни теории, ни опыта. Поэтому, разумеется, «подбираю слова, чтобы не обидеть ненароком». А как же? И вежливость – качество необходимое, стараюсь всегда быть вежливым. А.Е. я сразу написал, что это «не моя чашка чая». Вежливо и ясно. Но графоманом его называть боюсь: все-таки работает в области формы, а графоманы этого не делают.

Ты совершенно права: тема жизни и смерти – единственная, может быть, настоящая тема для Художника.

Что такое трагедия? Это драматический жанр, где герой или герои погибают. Любимый герой зрителя (читателя) гибнет. Жизнь – смерть.

«Жалко-то как! Такой был человек, но все было против него. Подлецы всякие, убийцы, нечестные - таких людей полно…

Резанов умер от простой хворобы, потому что слишком долог, труден и безнадежен был его путь. Кончита умерла, не родив ребенка, потому что против нее были государства и церкви. Не в спектакле дело, он просто правильно показывает жизнь. Это жизнь ужасна и невыносима.

Исхода нет».

Исхода нет?

Почему же мы уходим со спектакля не унылыми, почему не хватаемся за яд? Почему – наоборот, хватаемся за перо и пишем, наконец, то самое письмо, которое в нас зрело, письмо, которое должно разбудить эти спящие души, должно побудить людей в свою очередь двинуться на защиту добра от зла?

Откуда вдруг этот толчок, из какого чувства, почерпнутого во время просмотра трагедии, т.е. пути героя к смерти, родилась эта новая тяга к жизни?

Ты знаешь, откуда оно, это чувство?

Не дожидаясь ответа, скажу: ВСЕ ОТ АВТОРА. От того, кто сумел ТАК написать трагедию. Так близко твоей душе описать путь к смерти, что нам захотелось жить. Повторить подвиг, но при этом постараться выжить. Потому что не вечно же герои гибнут по одному и тому же поводу. Жизнь учит. Мир в итоге добреет. Нас ждут уже новые проблемы, требующие подвига.

АВТОР – ИСТИННЫЙ ГЕРОЙ ТРАГЕДИИ. Его личность. Его мастерство. Благородство его духа. Его любовь к людям. Сознание, что есть такой человек, который собственную окровавленную душу нам кинул, чтобы наши души спасти. Вот источник того, что можно назвать по-разному: оптимизм, вера, надежда.

Вот, собственно, и все, что нужно понять. Люди берут читать свои стихи. Какие чувства пробудят в их душах твои слова? Если тебя это не интересует, то зачем даешь читать? Если интересует, то вспомни, какими чувствами ты хотел их заразить. Удалось ли это тебе?

УДАЛОСЬ ЛИ это мне? – вот главный вопрос Мастера.

P.S. Читай «Молитву мастера» из цикла «стихи 70-х» на сайте.

* * *

Надо все-таки раз навсегда договориться по основному вопросу: для кого поэт пишет. Я утверждаю: для читателя. Неважно, сколько их будет. Но если это не принять – все дальнейшие разговоры на тему поэтического творчества просто бессмысленны. Знаменитое изречение «Я ПИШУ ДЛЯ СЕБЯ, А ПЕЧАТАЮ ДЛЯ ДЕНЕГ» надо все же не в лоб понимать. Здесь просто утверждается, что в оценке качества стиха главным экспертом выступает сам поэт. И еще говорится о том, что поэтическое творчество, как и всякое, приносит наслаждение автору в процессе работы. И еще – что рукопись можно-таки продать. Все мучительные раздумья художника о том, что им движет – он сам, читатель или Бог – индивидуальное дело самого художника, никого другого в эту сферу впускать нет смысла, разве что это станет темой произведения. Но только об этом и писать – это уж совсем глупо. Каждый из великих оставил нам по нескольку строчек на эту тему, но не более.

Есть высшая цель стихотворца:

ледок на крылечке оббить,

чтоб шли отогреться с морозца

и исповеди испить. >

Я это так понимаю: поэт должен позаботиться о читателе, который берет его стихотворение, чтобы он не поскользнулся на первых же строчках и в досаде не отбросил сборник.

Откуда вообще пошла поэзия? Я это так себе представляю.

Наверное, когда еще не было письменности, некому проповеднику было важно высказать некую непростую, не сразу понятную мысль. Ему нужно было, чтобы запомнили именно так, буквально, слово в слово, чтобы потом не исказили, заменив хотя бы одно слово. Чтобы ушли с проповеди, повторяя ее про себя, чтобы они ее не раз вспоминали. Вот он и придумал специальный прием – рифмовку. Или сразу и музыку – не знаю. Скорее, музыка была еще раньше.

Или это был влюбленный, готовящийся к мимолетной встрече с любимой. У тебя есть только минута, ты должен успеть сказать, успеть оставить в ее душе след. Девушки ведь, когда волнуются, отнюдь не сразу тебя понимают. Вот пусть запомнит наизусть, а потом до нее дойдет, когда уже одна будет.

Или деревенский охальник решил так осрамить соседа, чтобы вся деревня повторяла, и сочинил частушку.

Запоминаемость, по-моему, - родовое качество поэзии. Тихо, тихо, не торопись возражать, и до остального дойдем постепенно.

Отсюда начала разрабатываться техника поэзии – ритмика, метрика, рифмовка, аллитерации и, как высшая техника, – образность. С метрикой национальный язык справляется и насыщается за сотню лет, образность, метафоризм – неисчерпаемы.

Давай-ка я попробую и дальше говорить на рациональном языке, более того – на экономическом языке, употребляя такие термины как конкуренция, стоимость, качество, маркетинг и пр. Это тоже метафоры.

Родившийся с талантом начинающий поэт – с какими проблемами он сталкивается? Он оценивает «ситуацию на рынке». Ни фига себе! Конкуренция дичайшая. Ведь никуда не делись поэты прошлого, они идут нарасхват. Собственно, все они – и прошлые и живущие – твои конкуренты. Как же сделать, чтобы тебя заметили?

«Мало быть рожденным, важно быть услышанным».

На реальном экономическом рынке производитель может применить новые технологии производства, чтобы сделать свой товар качественнее или дешевле по себестоимости. А у поэта тот же инструментарий, что у конкурентов – перо, бумага, лексикон.

Ты обязан знать и уметь все, что успели до тебя наработать, овладеть всеми приемами предшественников, хорошо их изучить. Никогда бы не стал внимательно рассматривать позднего Пикассо, если бы не знал его блестящих неоклассических рисунков. Т.е., если бы твердо не знал, что Пикассо рисовать-то точно умеет, и если громоздит на новых картинах какие-то кубы, который, вроде, каждый ребенок намалевать сумеет, то делает это сознательно, значит, приглашает меня над чем-то подумать.

То есть, ты должен быть культурным, образованным литератором. Это должно в тебе чувствоваться. Значит, необходим период ученичества.

Объем знаний, который ты должен усвоить, огромен: все предшественники. С каждым поколением, в каждом новом двадцатилетии эта задача становится труднее.

Когда мне кажется, что Вознесенский действительно – «последний поэт цивилизации», и это ВСЕРЬЕЗ, мне еще и потому так кажется, что он культурнейший поэт, единственный в своем роде, он буквально всю русскую поэзию впитал в себя в юности. Период его ученичества длился с детства до возраста 24 года. Все это время он пропускал через себя даже самых забытых поэтов. Рассказывал ли я, как году в 80-м он потряс меня цитированием забытого поэта, моего родственника, когда я упомянул о нем? Повторить такое ученичество в следующих поколениях практически невозможно: объем-то многократно увеличился (на одного Вознесенского сколько времени уйдет!), тут какая головища нужна!

Вот уже на этом этапе деревенский умелец понимает, что ему в супермаркете делать нечего, его товар этой избалованной публике не нужен, едет к себе в деревню, где его роспись по дереву или чеканка (народный промысел, прикладное искусство) имеет спрос. А одаренный хоть небольшим, но все-таки поэтическим даром нормальный человек с поэтическим даром уходит в прикладную поэзию, т.е., находит свою, не столь искушенную аудиторию. Мне приятно, что ты уже меня цитировала: не получилось писать для народа – надо писать для конкретных людей.

Ну, а что же там-то, в супермаркете?

Конкуренция происходит не в содержательной сфере, а в сфере формы, потому что именно здесь можно сравнивать. Поэты стремятся находить новые рифмы, насыщают звуками, музыкой. Сделать свой стих непохожим на другие – правильная и естественная задача (здесь бы поподробнее написать об остранении). И ведь язык постоянно меняется, расширяется. «Ввести в поэзию разговорный язык и вывести поэзию из разговоров». Потому что новые влюбленные и новые проповедники говорят на новом языке. Вобрать в себя все формальные достижения предшественников, переплавить их в своей мастерской, прийти к людям с новыми идеями – вот магистральный путь.

Но не всех это устраивает. Начинаются другие разговоры.

«Поэзия не исчерпывается формой и содержанием. Есть некая магия, которую нужно чувствовать. Есть тонкости раскрытия поэтической души. Есть нюансы, которые понимают только знатоки. Есть понятия вкуса. Знаток, умеющий различать прекрасные коньяки, с презрением отворачивается от водки, хотя первоначальную функцию – опьянение – водка и исполняет. Если вы не понимаете, что поэт Б. тоньше, чем поэт В., то это ваши проблемы. Нравится вам прямолинейный В., повторяющий зады Маяковского и Пастернака – значит вы пьете грузинский чай из алюминиевой кружки, а мы предпочитаем из Индии и из фарфора».

В этих рассуждениях, несомненно, есть резон. Действительно, есть люди, относящиеся к поэзии слишком наивно, мало читавшие, не к их же мнению прислушиваться. Конечно, есть в поэзии таинство, нельзя ее разложить по полочкам. И читателю тоже нужно учиться читать, это правда. И нужно прислушиваться к мнению знатоков.

Но тут есть опасность. Когда окололитературная элита вдруг дружно начинает превозносить некого поэта, который тебя оставляет равнодушным, несмотря на то, что ты многократно обращался к этому поэту, пытаясь вникнуть и понять, у тебя начинает закрадываться сомнение в объективности этой элиты. А нет ли здесь сговора? Как ни подойдешь к прилавку купить чай – там обязательно эти знатоки. А если шляпу надел – обязательно привяжутся. Теперь-то мы знаем, как делается рекламная кампания.

Вторая опасность – поэты, памятуя о магии и о тонкостях, о том, что разрешается быть не всегда понятным для читателя, злоупотребляют этим правом, забывают о необходимости дойти до читателя, пишут о сугубо личном. А иные начинают просто подпускать туману.

Для начинающего поэта это просто пагубный путь. Тем более, когда он начинает презирать своих читателей, не понявших тонкостей сложной поэтической души. Я бы советовал начинающему поэту в своем первом сборнике в первую очередь смиренно продемонстрировать свое мастерство, профессионализм, ту самую культурность, умение существовать в сложившейся к этому времени традиции. И только несколько стихотворений – для того будущего своего читателя, который сумеет понять самое твое сокровенное, твое индивидуальное, но ценное для него.

Т.е., нужно не лениться оббивать ледок. Если уж великий это делает, то молодому сам Бог велел. А иначе приготовленную для читателя исповедь просто никто не услышит.

Ну вот. Целая лекция получилась. Нечто общее, социально значимое. Учти это, здесь далеко не все относится непосредственно к тебе, а спора с тобой вообще нет никакого, он, видимо, впереди. Это некие тезисы, вокруг которых теперь предлагаю немного потоптаться, очень прошу какое-то время не уклоняться от предлагаемых тем.

И еще. Поскольку ты любишь Маяковского – знакома ли ты с его статьей «Как делать стихи»? Прочти, если раньше этого не сделала. Ты убедишься, что мы с ним говорим примерно об одном и том же.

* * *

Вежливость – великое изобретение человечества. Не нужно спешить отбрасывать ее, считая, что это всего-навсего условность, а настоящие люди и так должны друг друга понимать. Вежливость приучает человека постоянно думать о партнере, пытаться его понять, предугадать его стремления. Одним словом, как говорил Глеб Жеглов, иметь к нему искренний интерес. Твоя вежливость нужна не твоим собеседникам, а тебе самому, это средство самоконтроля. Вот интересно: ты маме после ужина каждый раз говоришь «спасибо», или иногда позволяешь себе не сказать?

Не знаю, как в психологии это называется, но давно известно, что чисто моторные действия человека оказывают на него обратное действие. Например, рекомендуют искусственно держать на лице улыбку, даже если улыбаться совсем не хочется. Keep smiling. Пятнадцать минут пройдет, и улыбка останется естественным образом. И настроение улучшится. Мазохисту это, конечно, ни к чему, ему желательно помучиться. У нас в России это не принято, может, поэтому и живем так мрачно, что друг другу предлагаем свои мрачные физиономии.

Я в свое время это понял и распространил на другие моторные действия. Дочку в детстве убеждал при ходьбе хотя бы немного размахивать руками, а то она ходила, прижав руки «по швам». Это грозило будущей замкнутостью. И ты знаешь, вроде бы помогло. По крайней мере, она вполне контактна.

А жену приучил к такому обряду. Утром я ухожу на работу раньше – подойди, поцелуемся на прощанье, и вечером тоже поцелуй при встрече. Даже если не хочется, даже если поссорились. Обряд превыше всего. Заставь себя. Вот тут я просто убежден: этот обряд помог прожить сорок лет вместе.

Не по вопросу о деньгах я привел афоризм «Я ПИШУ ДЛЯ СЕБЯ, А ПЕЧАТАЮ ДЛЯ ДЕНЕГ». Он должен был нас вернуть к главной теме, которой ты мучаешься. В твоих предыдущих письмах постоянно возникал мучающий тебя вопрос: «зачем я пишу, для кого?» И я хотел сказать, что все поэты этим мучились, и каждый его как-то для себя решил. Автора я не назвал не случайно. Это я хотел узнать, знаешь ли ты его. Такое желание деликатно прощупать. Тонкий собеседник между делом дал бы мне понять, что он знает, о ком, а, стало быть и о чем идет речь. Или бы честно спросил: «А кто это и по какому поводу сказал?» С этого общего плацдарма можно бы было продолжать. Я ведь пока совсем не знаю круга твоего чтения. Но предполагаю, что мой все-таки больше, учитывая возраст.

Истинное самоуважение не бросается в глаза. Оно благородно.

В моем круге общения человек десять выше меня. Выше в той сфере, которую я для себя считаю главной (точно определять эту сферу сейчас не буду: это очень трудно, долго). Но они со мной общаются, потому что, во-первых, я себя держу скромно, хотя и без уничижения, считаю себя учеником, во-вторых, у меня еще есть кое-что, в чем я их не слабее. И я так же поступаю с теми, кто слабее меня в моей любимой сфере. И в этой сфере готов быть их учителем.

Так меня мама учила.

Так, теперь скороговоркой

Понятие любви к поэту я для себя определяю – сколько его стихов знаю наизусть. Знаю много и многих.

Пушкин для подавляющей части нашего народа – общее место, конечно. Но лично я погружался в него (недели по две был весь окружен его книгами) несколько раз в жизни. Это до Вознесенского – единственный универсальный русский поэт. В нем так много, что лучше даже самому сокровенному собеседнику не признаваться в полном неприятии. Понимаю и люблю в тебе искренность, но… Только не обижайся, это не к тебе относится, а к логике «искренность превыше всего», есть еще такой афоризм: «ИСКРЕННОСТЬ ТЕЛЕНКА – ЭТО МУ-У-У». Из фильма Сергея Герасимова «Журналист».

У Ахмадулиной знаю наизусть одно стихотворение, написанное к памяти Высоцкого.

…Спасение в том, что сумели собраться на площадь

не скопищем сброда, бегущим глазеть на Нерона,

а стройным собором собратьев, отринувших пошлость.

Народ невредим, если боль о певце всенародна…

* * *

Я хочу дальше подвинуться к теме «стихотворение как создание, как ВЕЩЬ». Поэтому попросил найти «Молитву мастера». А также говорил о статье Маяковского «Как делать стихи». И вот сейчас еще свое старое стихотворение посылаю.

Когда, склонившись над бумагой,

ты слышишь скрип земной оси -

не путай свой порыв с отвагой.

У Бога разума проси.

Невмоготу терпеть.

И видеть

идиотизм, насилье, ложь.

Ты вправе люто ненавидеть

и ощущать перо как нож.

Но не спеши, смири свой гнев.

Не позволяй разлиться желчи.

Нам суждено гореть в огне,

но в гневе чувства наши мельче.

Гони ее, святую злобу.

Достигнуть цель сумеешь ты,

когда почувствуешь ознобом

дыханье вечной красоты.

Ищи гармонию в хаосе.

Ищи спираль в клубке страстей.

Ласкай слова в немом вопросе -

Наощупь - те или не те.

И лишь поняв: “Она прекрасна!”

беги к бумаге со всех ног.

И, зная цель и средства ясно,

отважно заклейми порок.

1980

Сам стих, увы, не удался, он не берет тот барьер, который поставлен темой, но смысл сказанного в рифму мне до сих пор представляется верным

О чем это все? Поэт делает сознательную работу. Он адресуется к читателю, он хочет вызвать у него некое чувство. Он ставит себя на место читателя – поймет ли тот. Он помнит замысел, он ведет читателя, захватывает его,

Мы это принимаем? Тогда можно и продолжать.

Вот, например, твое «Нате-2». Я очень люблю жанр подражания. Сам часто это делал. Какой в данном случае смысл? Что ты внесла своего? Маяковского твой читатель знает, он ждет от тебя нового, дальнейшего развития темы. Прошел как раз почти век. Изменились ли люди? Изменились ли поэты в своем к ним отношении? Ну, скажем, ты хотела бы показать читателю, что ничего не изменилось. Получилось ли это у тебя? Может быть, но не убедительно. По объему гораздо больше, чем у Маяковского, ругани в адрес толпы гораздо больше – и всё? Ругань-то какая-то безадресная. Ну, не нравятся им твои стихи, это же не повод ругаться.

Вот написала бы ты ругательным образом, раз уж так это из тебя вырывается, о наших с тобой политических противниках!

Я, кстати, однажды написал политическую… как бы это назвать… Процитирую из своих мемуаров.

От нас требовалась доступная, даже грубая агитация:

Кто мы – люди или чайники?

В бюллетнях одни начальники.

То ж не выборы, а смех!

Повычеркиваем всех!

Эти листовки кустарным способом изготовил для нас Демократический Союз (ДС) – полулегальная радикальная организация. Мы расклеивали их, а за нами по пятам ездила милиция и соскабливала листовки.

А че – знаешь, как замечательно читатель понимал!

* * *

Что мне делать, певцу и первенцу?

вот эта строчка сводит тебя с ума.

Тебе нужно или преодолеть или пережить её.

* * *

В тех письмах я постарался помочь тебе разобраться в себе. Возможно, я уже почти все сказал, исчерпал себя, дальше смогу только перепевать сказанное.

Повторю две главные мысли, два совета.

Первое: к каждому своему стихотворению при его создании нужно относиться как к ВЕЩИ, которую ты хочешь показать, подарить, которой можно любоваться.

Второе: имей искренний интерес к человеку. Людей нужно стараться любить. Этому нас учит Тот, которому на днях исполнится 2001 год. Это нелегко, но именно этот процесс, происходящий в поэте, и является содержанием поэзии.

* * *

… Т.е., ты не ВЕЩЬ делаешь в этот момент, а просто самовыражаешься. Конечно, время от времени это обязательно нужно делать. Это называется катарсис. Но высший пилотаж – самовыразиться так, чтобы кто-то подумал: «Надо же, это совсем как я чувствую, только хорошо выражено, красиво, я так не умею, а вот поэт сумел». И потом будет, может быть, твоими строчками рассказывать о себе.

А это стихотворение Вознесенского ты знаешь?

СКУКА

Скука - это пост души,
когда жизненные соки
помышляют о высоком.
Искушеньем не греши.

Скука - это пост души,
это одинокий ужин,
скучны вражьи кутежи,
а товарищ вдвое скучен.

Врет искусство, мысль скудна.
Скучно рифмочек настырных.
И любимая скучна,
словно гладь по-монастырски.

Скука - кладбище души,
ни печали, ни восторга,
все трефовые тузы
распускаются в шестерки.

Скукотища, скукота…
Скука создавала Кука,
край любимейший когда
опротивеет, как сука!

Пост великий на душе.
Скучно зрителей кишевших.
Все духовное уже
отдыхает, как кишечник.

Ах, какой ты был гурман!
Боль примешивал, как соус,
в очарованный роман,
аж посасывала совесть…

Хохмой вывернуть тоску?
Может, кто откусит ухо?
Ку-ку!
Скука.

Помесь скуки мировой
с нашей скукой полосатой.
Плюнешь в зеркало - плевок
не достигнет адресата.

Скучно через полпрыжка
потолок достать рукою.
Скучно, свиснув с потолка,
не достать паркет ногою.

1972

Ты не знаешь Вознесенского серединного периода. http://avos111.narod.ru/periodiz.htm - это тоже, между прочим, почитай.

* * *

Итак, что мы имеем.

Двумя последними стихами ты блестяще доказала мне, что писать в привычном для меня и миллионов других читателей стиле ты УМЕЕШЬ. (Помнишь, я говорил, что поверить Пикассо можно, лишь зная его работы голубого и розового периодов).

Но, видимо, не хочешь. Это понятно: каждый приходящий поэт создаёт свою собственную, адекватную своей внутренней музыке форму. Двумя стихами из цикла ты ледок частично оббила, пробуем идти дальше. Идем, чтобы понять эту новую музыку и твои идеи. Целых две задачи одновременно, заметь!

Двумя стихами также обозначено трагическое мироощущение. Это нас не пугает: настоящий поэт всегда трагичен. И мы помним, что трагизм и уныние – абсолютно разные вещи. Читатель в любой трагедии должен видеть надежду. Пусть погибли герои, но жив автор. (Я повторяюсь!)

Разговор о форме теперь останется за рамками наших писем. Это твое право – писать без рифм, ритма, без демонстрации владения формой. Но помни об этой опасности: читатель тоже свободен отбросить твои стихи, поскользнувшись.

Об идеях, о проповеди, об исповеди, о содержании.

Ты знаешь, тут, как мне кажется, для нас может быть две плоскости разговора.

Говорить о религии. Потому что именно РЕЛИГИОЗНАЯ ЖАЖДА – СОДЕРЖАТЕЛЬНАЯ СТОРОНА ПОЭЗИИ.

Говорить о психологии женщины, лишенной любви.

К первой теме я готов. Ко второй – нет, пожалуй.

Хорошие, сильные стихи ты написала

Выход.