VI.

Нервные, издерганные дни ...

Начальство требует, не взирая на развивающиеся события, на явную нелепость и невыполнимость такого распоряжения в настоящий момент, «нормального» хода работ.

В институте сутолока. Твердого расписания нет, да и быть не может. Занятия всё время срываются. Приезжают и уезжают на окопные и другие оборонные работы. Во дворе института студентов и преподавателей обучают штыковому бою н метанию бутылок с горючим в танки. Кто-то еще эвакуируется, вернее, надеется эвакуироваться. Идут ненужные совещания и заседания. Много времени уходит на разговоры с сослуживцами, требующими совета, что делать. Переезжаем в другое помещение, так как часть зданий института подготовляется под лазарет.

Время проходит бестолково, с огромной затратой энергии.

Бесконечные воздушные тревоги, но налетов по-прежнему нет.

В общем же все заняты одним — событиями на ленинградском фронте.

____

Надежда Павловна, технический секретарь факультета, почти непрерывно находится на окопных работах. На предложение остаться в институте, она отвечает:

—Я, как комсомолка, должна быть примером. В такие дни отдыхать нельзя.

Естественный ответ комсомолки? Нет. Это — исключение.

В советской молодежи нет и тени настоящего патриотизма.

____

Мы привезли Колю с Марией Федоровной из деревни и опять все вместе — Ира, Коля, Мария Федоровна и я.

Вместе и порознь.

Ире и мне приходится сейчас, как я всем, очень много времени проводить на службе. Мы и всегда возвращались поздно, так как, кроме основной службы, работали еще и в других местах, чтобы просуществовать. Это необходимо и из тактических соображений. На всякий случай хорошо иметь запасную службу. Среди профессорско-преподавательского состава в Советском Союзе не без причин считается полезным помнить о трех точках опоры, обязательных для устойчивого положения тела.

Теперь мы стали возвращаться еще позднее, чем обычно. Кроме того, Ира и я несем через день круглосуточные дежурства. В таких случаях проводим ночь на службе. Всё-таки удалось устроить так, что дежурим в одно и то же время. Таким образом, мы через день видимся и можем всё рассказать друг другу.

Мария Федоровна и Коля дома бывают редко. Они почти совсем переселились к тете Кате. В связи с эвакуацией детей Колю лучше не держать слишком  на виду. Да и Марии Федоровне лучше меньше показываться на глаза управдому. Ее и так, несмотря на возраст, уже несколько раз назначали на дежурство у ворот  (загонять с улиц людей во время тревог, следить за подозрительными лицами и т. д.). Помимо этого, у нас в доме или поблизости нет бомбоубежища, а у тети Кати есть:

Екатерине Николаевне Войновой или тете Кате 65 лет. Она, собственно говоря, совсем не тетя. Ира познакомилась с ней много лет тому назад в очереди у тюрьмы на Шпалерной. В те поры большевики ликвидировали остатки свободной мысли в университетах и тюрьмы были переполнены студентами. Обе тогда принесли передачи арестованным. Ира — подруге, а Екатерина Николаевна — своему племяннику. Разговорились. Выяснилось, что Ира знает ее племянника. Случайная встреча повела к более близкому знакомству, а потом к хорошей, большой дружбе, несмотря на разницу в возрасте. Когда Ира вышла замуж и у нас родился сын, Екатерина Николаевна всю свою любовь одинокой женщины сосредоточила на нем. Коля стал называть ее тетя Катя, а за ним и все мы. Сейчас она единственный близкий нашей семье человек и совсем своя. Она, конечно, куда больше чем родственница.

Дома хозяйство разладилось совсем. В магазинах ничего не купить.

____

Во всех учреждениях у пожарников сейчас новая ударная работа — они красят чердаки огнеупорной краской.

Мы ведь никогда не работаем просто. Вся наша жизнь проходит «кампаниями», «ударно», «в порядке социалистического соревнования», смотря по тому, что прикажут свыше.

Ира — член пожарной бригады своего института. Неопытный пожарник-маляр очень устает от нового вида научной работы.

—Красим мы сегодня чердак, — пытается весело рассказывать она, — мужчины подносят в ведрах краску, а мы неуклюже орудуем кистями. Перемазались до невозможности. Не узнать. Вдруг прибегает наша уборщица и кричит: «Кто здесь члены Ученого Совета? Так на заседание идите!» — Мы очень смеялись и так, мазанными, и пошли.

В нашей комнате темно. За открытым окном сентябрьская ночь.

Черные контуры зданий. Тени мостов. Блеск лунного света на Неве. Спокойное безучастное небо..

И напряженная тишина.

В ней нет успокоения, нет отдыха, нет сна.

И вот, где-то, высоко в ночном небе еле уловимый звук. Он приближается, нарастает. Мерный, металлический, беспощадный. Звук одинокого мотора.

—Ты слышишь, Ира?

—Слышу.

—Чужой!

Первый вестник грядущих бед.

____

—Вы домой,  Александр Константинович?

—Да.

— Тогда нам вместе. Вы на двенадцатом?

—Только бы опять тревога не помешала.

Григорий Михайлович и я быстро идем к трамваю, влезаем. Трамвай трогается.

Взвывают сирены. Трамвай останавливается. Все должны немедленно выйти.

— Побежим в этот большой дом. В подъезд. Говорят, что по опыту Лондона безопаснее всего в лестничных клетках.

В подъезде пусто. Присаживаемся на ступеньки.

—Как живете, Григорий Михайлович?

— Неважно.

Он задумывается и вдруг решительно говорит:

— Брата арестовали.

Я удивленно смотрю на него. Григорий Михайлович, а, в особенности, его брат, в партийных кругах свои люди.

— И знаете, за что? За то, что родился в Берлине. И это действительно так. Отец и мать жили тогда в Берлине. Отец хотел, чтобы мать пользовали немецкие врачи. Взрослым мой брат никогда не был заграницей.

— Сейчас аресты вообще усилились. Вам известно, что арестован профессор Шварц?

— Арестован и расстрелян.

— Не может быть.

—Да, как немецкий шпион. А с ним вместе доценты Иоссе, Гильдебрандт и Клейн... Очень волнуюсь за судьбу брата.

— А вы о Гаевском и Жукове знаете?

— Нет, а что?

—Тоже арестованы.

Мы замолкаем.

Раздается артиллерийская стрельба.

—Неужели налет?

Стрельба усиливается. Слышен приближающийся гул мо­торов. Я подхожу к двери.

Улица пуста.

Высоко в светло-голубом небе стройно летит девятка самолетов. Под ними бессильные вспышки и дымки зенитных снарядов.                                            .

Налет. Первый налет на Ленинград. Но он, кажется, проходит очень мирно.

— Мы теперь с вами, Александр Константинович, не только сослуживцы, но и сотревожники.

— А вы по-прежнему занимаетесь словотворчеством? Помнится, прошлым летом на Кавказе, вы меня называли сопляжником.

Передо мной встает берег Черного моря, горячий песок, синева вод, южное жаркое солнце... Пляж...

Сопляжники! Ужасное слово... Да простит его великий русский язык!            .'

А в это время на крышах доморощенные пожарники не могут оторвать глаз от горящего облака жуткой невиданной красоты, грозно подымающегося далеко на окраине Ленинграда.

Горят главные продовольственные склады.

Горит мука, сахар, масло.

Метко сброшенные бомбы уничтожили основные продовольственные запасы города, безответственно сконцентрированные в одном месте.

—Сойти с крыш!

—Да нам приказано здесь быть во время тревог!

—Мало ли что приказано. А сейчас говорят — сойти! Чего не видали?

____

Вечером кольцо вокруг Ленинграда становится видимым. Полыхает зарево далеких пожаров. Горят окрестные города и деревни.

Фронт всё ближе.

Кольцо всё теснее.

Снова тревога.

Сирены еще воют, а над городом уже раздается всё нарастающий гул моторов и впервые режущий свист падающих бомб. Лай зениток. Страшный грохот. Со звоном сыпятся стекла, распахиваются двери. Наш дом шатается. Висящая на потолке лампа вздрагивает и качается как маятник...

Миновало...

Мы не знаем, что это только начало.

Начало ежедневных бомбардировок.

____

Наши две комнаты почти непригодны для жилья. Двери покосились, оконные рамы повреждены, стекла выбиты. Материала, чтобы привести в порядок окна, не достать. Пока завешиваем коврами.

____

В Ленинграде появились первые жертвы, первые развалины.

____

При тревогах не приходится загонять в бомбоубежища. Теперь .все бегут сами. Больше того, так как самые сильные налеты происходят обычно с наступлением темноты, подавляющее большинство населения занимает с вечера места в бомбоубежищах и остается там всю ночь. В этом отношении царит настоящий психоз. Все разговоры вращаются вокруг налетов, бомбоубежищ, разрушений, жертв и чудесных спасений.

Несмотря на то, что к войне готовились долгие годы, город, в смысле охраны жизни населения, оказался совершенно неподготовленным. Всё то, что сейчас называется бомбоубежищами ничто иное, как сырые питерские подвалы. Обычно, чем лучше бомбоубежище, тем старее здание над ним. Теперь эти подвалы переполнены по ночам до отказа.

Раскопки засыпанных организованы из рук вон плохо.

 ____

— Вчера около нашего дома упало две бомбы. Как же им не бомбить? У нас на крыше стоят пулеметы» Значит мы — военный объект. Вот они и бомбят!

____

Ира ненавидит бомбоубежища и довольна, что она, как пожарник, вместо того, чтобы бежать вниз, должна быть на своем посту. У нее твердая уверенность, что с ней ничего не случится, но я никак не могу примириться с мыслью, что она, в силу нелепого приказа, должна стоять на чердаке, когда кругом свистят фугасные бомбы и осколки зенитных снарядов пробивают крыши.

_____

Сегодня днем немцы сбросили листовки над центром го­рода. Многие упали в сад института.

Я вижу через окно, как члены бригады по охране социа­листического порядка под водительством секретаря парткома собирают их. Хождение по саду прекращено, сад оцеплен и тщательно, до последнего куста, обыскивается. Интересно наблюдать, как члены бригады, поднимающие листовки, несут их к секретарю парткома, стараясь всем своим видом показать, что они их не читают и даже ими не интересуются.

А любопытство и интерес велики и я знаю, .что листовки, поднятые в лесу под Ленинградом, там, где поднимающего никто не видит, обходят десятки и сотни рук.

О немцах мы, в сущности, ничего не знаем. В газетах всё чаще появляются сведения о немецких зверствах, но советской прессе и агитации давно никто не верит, а других источников кет. Разве что рассказы об окопщиках я беженцах, которые якобы сталкивались уже с передовыми немецкими отрядами и были ими обласканы. Сейчас циркулируют десятки таких анекдотов, которым многие склонны верить.

Содержание и текст немецких листовок очень неудачны. Однако, у некоторых начинает крепнуть мысль, что приход немцев может послужить началом освобождения.'

Освобождения от большевизма.

— Александр Константинович, я — инженер...  Вы знаете, что я происхожу из бедной, малокультурной семьи. Мое положение является для меня большим достижением. Так вот — я готов отказаться от всего и стать у немцев, если надо, чернорабочим, но только освободиться от большевиков.

Советские граждане стали за последние дни более откровенны и менее осторожны.  

Опасно и трудно быть в Советском Союзе человеком, которому верят и говорят то, что думают. Ему всегда надо считаться с возможностью провокации. Но в данном случае я знаю, что мой знакомый говорит, хоть и сгоряча, но без задних мыслей.

 ____

А немцы подходят.

Они заняли Новый Петергоф, Лигово, Пулково, Царское Село, Павловск, Колпино и вышли к Шлиссельбургу.

 ____

—Враг у ворот города!

—Все на защиту!

____

Минируются мосты, заводы, большие здания.

Утверждают, что отдан приказ, в случае надобности взорвать их, не предупреждая жителей.

Учреждения превращаются в укрепленные пункты. Строятся новые баррикады. Во всех учреждениях приказано создать боевые дружины самообороны, а остальному населению бытьготовым отражать врага своими средствами.

Камнями и кипятком.

Но боевого духа в населении нет.

Среди партийцев растерянность.

Ощущается резкий недостаток продовольствия. Милиция производит на квартирах обыски. У кого-то отняли 2 кг. сахара. Кого-то арестовали за 10 фунтов муки.

Все находятся в состоянии нервного ожидания, которое эти дни достигает высшего напряжения.

Что дальше?

Дойдя до окраин Ленинграда немцы останавливаются.

По городу ведется артиллерийский огонь.

Воздушные налеты усиливаются.

Проходит день, два, неделя ...

Что дальше?

О с а д а .

 ____

Далее

Оглавление повести