IX.
Университетская
набережная. Застывшая Нева. Застывшие
большие военные суда. Напротив мертвая
Сенатская площадь. Петра не видно. Он закрыт
мешками с песком. В здании Сената большая
пробоина от артиллерийского снаряда. Купол
Исаакия не блестит — он покрыт краской
защитного цвета.
Здание
Филологического факультета. Неприветливый
вестибюль. Когда входишь, теплее не
становится.
В
первом этаже налево темный коридор. Пусто.
Направо маленькая комната. Кажется, бывший
кабинет древних языков. Теперь это
санитарная комната, т. е. комната санитарной
бригады.
В
комнате три кровати и ложе из стульев. На
кроватях лежат какие-то фигуры. Чем-то
покрыты. У стола мужчина в пальто,
подпоясанным ремнем. Так многие ходят.
Теплее.
Против
него сидит закутанная в платки
бесформенная фигура. Очевидно, женщина.
—
У меня украли карточку, — говорит женщина,
— я не ела вчера и сегодня.
—
Какое несчастье! — раздается голос с
одной из кроватей.
Потом
наступает молчание. Оно длится долго.
Женщина встает и медленно надевает
перчатки на одеревенелые пальцы. Медленно,
волоча ноги, идет к двери, выходит.
—
Дверь закройте хорошенько! Молчание
разорвано, и точно в ответ на это — безумные
всхлипывания с кровати у окна:
—
Что же это? Господи, что же это? Ведь надо
было бы...
—
Ах, оставьте! Ну, что мы можем?
И
они, действительно, не могут.
Но,
может быть, не надо было говорить —
закройте дверь?
В
комнате знают, что за ушедшей дверь
закрылась навсегда. Вряд ли дойдет она до
дому, а если дойдет, то придти больше не,
сможет. Это было ее последнее усилие.
А чудес, говорят, не бывает.
Некогда
существовавшие бригады давно распались. Но
многие члены этих бригад так и осели в
учреждениях. Это одинокие и ставшие
одинокими. Тут проще кажется существование.
Дома страшнее. Некоторые так ослабели, что
не могут пойти домой. Они умирают «на посту».
Но
об этом как-то никто не думает.
Ведь,
в конце концов, медленно умирают все.
____
Нас
поддерживает это время конина, которую
удалось приобрести через Василия
Яковлевича в обмен на золотую брошку Марин
Федоровны и Ирино кольцо.
Я
снова пил у него крепкий чай, ел хлеб с
маслом и сидел в теплой нетронутой комнате.
Василий
Яковлевич в свое время был очень многим
обязан моим родителям и хлопочет для меня,
как мне кажется, с особой старательностью.
Достать что-нибудь на стороне сейчас просто немыслимая вещь.
Водопроводные
трубы лопнули. За водой ходим на Неву.
Уборные не действуют.
____
В
институте лекции по некоторым предметам,
хотя и с перерывами, продолжаются.
____
Аудитория,
рассчитанная на 200 слушателей. Тусклый свет
зимнего дня проникает сквозь стекло,
уцелевшее в одном из трех окон, забитых
досками.
Холодно.
За
партами едва 20-30 студентов, точнее,
студенток. Все в пальто, некоторые закутаны
в платки или одеяла. Они пытаются
записывать содержание лекций.
На
первой парте сидит девушка лет 17-18. Я привык
к ней, к ее внимательным карим глазам. Это
одна из самых добросовестных студенток
первого курса. Она изменилась меньше других.
Похудела только, глаза впали и стали от
этого еще больше.
Вдруг
голова ее опускается «а стол. Рука,
державшая карандаш, свисает, и она сама
медленно съезжает под парту.
Ее
поднимают соседки, щупают пульс, подносят к
губам зеркальце... Деловито выносят ее из
аудитории и кладут на пол в коридоре. Пока.
Лекция
продолжается.
По
окончании занятий подруги отвозят тело
покойной к ней домой.
Они
рассказывают мне на следующий день: отец ее
уже неделю, как умер, но не похоронен, лежит
в их комнате. Мать умерла в тот же день, как и
наша студентка. Жива только сестра 11-ти лет.
Она теперь прокормится, так как у нее, если
не отнимут, четыре продовольственных
карточки.
____
Тяжелые
хлопья снега падают в тишину онемевшего
города. На столе в полуразбитой вазе
несколько еловых веток. В тарелках студень.
По рецепту: вода, желатин, лавровый лист. Мы
едим его с солью, перцем и уксусом. Каждый
приберег по куску хлеба.
Мария
Федоровна заваривает припрятанную ею
шепотку настоящего коле и дает каждому по
два печенья «Альберт».
Сочельник.
Я замечаю, что тетя Катя потихоньку прячет свои печенья. Для Коли.
Саночки...
Саночки...
Откуда
взялось такое количество саночек? Почти
каждый катит за собой саночки, а на них
какие-нибудь веши или что-то. большое,
завернутое в простыню или одеяло, что-то,
напоминающее собой мумию.
Это что-то — покойник.
—
Петр Васильевич, что это вы?
—
Да вот видите, — он указывает рукой на трое
саночек, связанных цугом. На первых лежит
большая мумия, на вторых — поменьше, на
третьих — чемодан.
—
Это — жена. То — Люся. А это — вещи.
—
Так куда же вы?
— Похоронить, пожалуй, надо, а там и сам не знаю.
Смерть...
Смерть...
Всюду
с м е р т ь.
____
В каком-то романе я читал, что всегда где-нибудь что-нибудь случается. Где-то смеются, где-то плачут. Там крестят, а вот хоронят. Где-то копают канаву, а где-то строят мост. И всюду во всем принимают участие люди.
В Ленинграде случается одно — умирают.
Все
другое — вне Ленинграда.
Если и случается что другое, то это — не Ленинград.
Ленинград умирает. Медленно, мучениях.
Умирают
тела, но — и это страшнее — умирают души и
застывают в лед сердца.
____