Л.Л. Лавриновичу, февраль 2001г.

- Как Вы пришли к религии?

Этот вопрос иногда звучит, чаще ощущается. Пора попытаться ответить, хотя и вижу трудности.

Коротко можно сказать так: к тому, что Бог-Творец существует, пришел умом, знаниями о мире. Решающий вопрос – воскрес ли Христос – решил так: сделал для себя это предположение, ПОГРУЗИЛСЯ в него, и увидел вдруг, как всё стало гармоничным, ясным, стройным. И не захотелось возвращаться обратно. Вот, собственно и всё.

Но в действительности я просто шел к этому всю жизнь, как теперь понимаю.

Родители были крещены в детстве, но это поколение (мама родилась в 1907 году) подверглось очень серьезной обработке. Не говоря о том, что состояли в партии. Жили мы в течение моего детства в новых индустриальных городах, где не было храмов, так что и поводов не было говорить о религии.

В один из наездов в Ленинград (думаю, что мне было 7 лет) бабушка повела меня в храм. Мне не понравилось, запомнился непривычный запах. Выйдя из храма я прямо на паперти сказал: «Бабушка, а я не верю в Бога». «Дурак!» - моментально процедила выпускница Смольного Института благородных девиц, танцевавшая в свое время на балу с великим князем Михаилом.

Бабушка Людмила, Людмила Эдуардовна Александер, мамина мачеха, вторая жена деда Курта, овдовела и потеряла сына в войне 14-го года. В 43-м приехала после блокады к нам в Казахстан, где мы были в эвакуации, у нее тряслись руки, она прятала под матрац кусочки хлеба. Островки памяти содержат в основном эпизоды ее чудачеств, но вот брат помнит, что она ему привила серьезный интерес к истории. А я помню. как в Мончегорске она отводит меня в детский сад, а я потом стою у окна и плачу из жалости к бабушке, которая возвращается домой одна в этой черной и метельной мгле.

Я был конформистом, как, наверное, большинство детей, верующих людей мне просто не попадалось, проблем не возникало. Развенчание Сталина, думаю, сыграло очень большую роль, в том смысле, что, оказывается, бывает так, что все ошибаются. А мне в 1956 году было 16 лет, самое время задуматься.

Недавно раскрыл свою самую первую записную книжку, и прочел там четверостишье:

И иногда бывает жаль

ушедший звон колоколов.

Чем заменили, что нам дали?

Крикливый гимн без слов...

Видимо, это мне 18 лет, Москва, первые поэтические опыты. Вот такое свидетельство. Прямо как у Чапека «О, шея лебедя, о грудь, о барабан...»

Стало быть, процесс сомненья и познанья уже шел. Интересно, что о значении слова «Голгофа» впервые узнал из примечаний к «Облаку в штанах». Знал эту поэму наизусть, читал где только мог. И никогда, вопреки очевидности, не ощущал ее антирелигиозной вещью. До тех пор, как моя 7-летняя внучка, послушав мое чтение десятиклассникам, не сказала мне: «Дедушка, зачем ты Бога ругал?»

Вместо общежития нам институт снимал комнаты в Удельной. Наша хозяйка тетя Варя ходила в церковь. На мои «провокационные» вопросы как-то сказала: «Ты же ходишь в театр. А священники – все равно что артисты. А Бог - он все равно есть».

Библия 1900-го года издания на старославянском попала ко мне в конце студенческих лет и её владелец отдал мне её, когда покидал Москву. Несколько раз я пытался её читать, но каждый раз не мог далеко продвинуться. Некому было меня надоумить, что начинать нужно не с Ветхого, а с Нового Завета.

Чем больше занимался наукой, например, читая фейнмановские лекции, чем больше бывал на природе, тем меньше верил, что мир является результатом случайности. И тем более органическая жизнь. А человеческий организм... Сколько в нем явных «придумок», сколько целесообразности! И всё это – результат мутаций? Нет, теория вероятностей это опровергает. А музыка, поэзия – это прямая связь со Сверхчувственным. Всё вело к Творцу.

Обрывочные знания о христианстве получал из случайных источников, из художественной литературы и комментариям к ней. Конечно же, Достоевский. В «Мастере и Маргарите» меня потряс именно роман о Пилате.

Или вдруг Солоухин прямо с телевизионного экрана как влепит: «В наше время, когда все умные люди поняли, что Бог есть...»

В каком году уезжал Андрей Тарковский? Так вот накануне он впервые в жизни провел вечера в Питере. «Меня все спрашивают, почему я не снимаю «Мастера и Маргариту»?... ..... Но ведь это же ренанизм».

О Ренане я знал только, что «Жизнь Иисуса» была настольной книгой Толстого. Заставил двоюродную сестру принести Ренана из Пушкинского дома, читал и переписывал. Очень полезное чтение, хотя позже я понял, почему Ренана и Толстого нельзя считать христианами. Оба они любили Христа гораздо больше, нежели иные ортодоксы, но не считали Его Богом.

Обожаемый мною Вознесенский. Его путь был всегда рядом, он, естественно, шёл впереди. Из его поэзии можно огромное число вех упомянуть.

Тот Бог, которого чувствуем

мы нашей людской вселенною,

пред Богом другим в предчувствии

становится на колени.

Но вот мой брат... Читал те же книги, любил их, но почему же в нем-то не накапливался потенциал, который нужен для качественного изменения, произошедшего в итоге со мной? Я на четыре года моложе, мы оба серебряные медалисты, закончили один вуз, он брал меня с собой на охоту в такую глушь, где невольно приходят мысли о творении, все шло параллельно. Могу предположить, что главное – разница в характерах. Он прежде всего волевой человек, следовательно – более черствый. Я, конечно, разгильдяй, трачу время на ерунду, но все видят, что я просто более добрый. Я в маму, он в отца.

Маме, обессиленной и потерявшей волю, в последний год ее жизни пытался почитать Библию. Она твердо отвергла. Умирала очень тяжело. Я очень часто думаю, какое досье на нее накопилось в небесной канцелярии. Неужели не перевесят те добро и любовь, которые она несла людям в предложенных обстоятельствах? Театральный режиссер по профессии, ученица А.А.Брянцева, в послевоенные годы она жила в городах, где не было театров. Но была «художественная самодеятельность». И мама работала в клубах, домах культуры – руководила детскими драматическими кружками. И я в ее кружках до некоторого времени участвовал. Без религии, без свободы – и вдруг – художественное творчество в собственных попытках. Сколько детей прошло через это! Это было подвижничество. Никогда не забываю, чем я обязан маме.

Она хотела, чтобы я стал режиссером, позже поощряла мои поэтические опыты. Но я под влиянием мужской части семьи избрал надежную и престижную в те времена профессию. Не жалею об этом: меня миновала тяжкая необходимость продавать талант тоталитарной системе. Все таки создавать лазеры можно, не наступая на собственное горло. А по вечерам занимался со старшеклассниками – как мама – той же самой самодеятельностью. И всё объяснял этим взрослым детям.

Среди многих определений понятия «интеллигент» я со временем выбрал следующее: интеллигент – тот, кто ощущает в себе дух проповедничества. Т.е., умный и образованный человек, который занимается лишь своей профессией, - еще не интеллигент. Степень интеллигентности определяется мерой духовного воздействия на окружающих. (Только не начинайте сразу с этим спорить, я вовсе не настаиваю).

Помню многочасовые разговоры примерно в 1968 году с отцом приятеля. Первый человек, который с достоинством, не таясь нес веру в Бога. «Да, Толстой – великий христианин, но я твердо стою за обряды». Брат не стал бы тратить время на этого собеседника.

Конец 80-х – это такой поток информации!

В 86-м организовал в нашем металлостроевском клубе ученых дискуссию по повести Айтматова «Плаха». Пригласил себе в качестве оппонента специалиста по атеизму кандидата философских наук Трусова, но он оправдал свою фамилию и не приехал. Выступал я один, сказал, в частности: «Поневоле задумываешься – может быть правы старушки, которые говорят про распоясавшихся молодчиков: лучше бы в Бога верили». На заднем ряду сидела некая дама и, возмущенно пожимая плечами, записывала мои слова. «Коммунист Трубников призывает обратиться к религии!». Уже на следующий день меня вызвали в райком для объяснений. Однако явных репрессий не последовало: ведь я говорил не о подпольном романе, а о романе, напечатанном во всесоюзном журнале. Инструкторша оказалась хилой против меня: я для того в свое время и вступал в партию, чтобы при необходимости на равных с ними использовать против них их же оружие – демагогию – только более изощренную.

В начале 1987-го впрягся сразу в два дела: в политику (письма в ЦК, участие в клубе «Перестройка», где познакомился, в частности, с Чубайсом, выборы Совета трудового коллектива и пр.) и в восстановление храма на месте Невской битвы 1240 года.

Стимулом для восстановления храма для меня стало прежде всего эстетическое начало. Захотелось, чтобы на берегу Невы вместо безобразных руин стояло прекрасное архитектурное произведение. Но годами заниматься храмом без погружения в религиозную тематику было просто невозможно.

И второе обстоятельство этого периода – колоссальное расширение круга знакомств и возможностей. Среди них – и связанных с религией.

В 1990-м колоссально повезло. Ленгорсполкому потребовалось найти среди депутатов физика по профессии для командировки в Манчестер (город-побратим Ленинграда, туда ежегодно ездили бонзы, но времена изменились, а планы остались). И выбор пал на меня. Конференция по безъядерным зонам – мура, главное, что я, прежде совершенно невыездной, на десять дней оказался в любимой Англии. С угрызениями совести справился.

О, поездка на муниципальном пикапе вдвоем с шофером из Манчестера в Глазго! Зеленые поля, белоснежные овцы, специальные мосты через шоссе для них, слева дыхание моря, справа покрытые вереском горы цвета deep purple. И никаких «смоков» в солнечном ноябре...

Но одним из самых сильных впечатлений оказалось посещение мессы в католическом храме в Глазго, куда меня затащила Линзи – адекватно сумасшедшая волонтерша с конференции.

Вот там, кажется, я испытал впервые настоящее религиозное чувство. Описать невозможно, это именно чувство.

Но в то же время и мысли: почему я в стороне, почему боюсь сделать решающий шаг, почему в этом храме совсем другая атмосфера, нежели в наших храмах? Я не мог сдержать слез, когда вышел. Плакал о себе и о России одновременно. Возникла решимость двигаться вперед, делать больше, чем делал до сих пор.

В 1991 году познакомился с настоящим религиозным философом. Философ по образованию, богослов, диссидент, православный, экуменист, младший друг Желудкова, 1938 года рождения, красавец, отец девяти детей Константин Иванов. Он имел поддержку от западных христианских организаций, организовал религиозно-философское общество «Открытое христианство», я как депутат помог им получить заброшенное здание.

Его влияние было огромным. Это он объяснил мне сущность и значение триединства, соотношение свободы и ответственности человека, разветвление христианства, практику церковной жизни и многое другое. Много вечеров мы с ним провели на кухне за бутылочкой...

Стоял вопрос о выборе конфессии. По деду я был лютеранин, но по бабке, расстрелянной в 1920-м – семь поколений православных попов, как выяснил к тому времени. Наверное, гораздо больше, потому что первый из нам известных был уже по фамилии Протопопов.

Я уже знал, что в православной церковной жизни меня ждут трудности. Но все же – это конфессиональная принадлежность моего народа.

Так я крестился 31 декабря 1993 года.

Позже познакомился с архиепископом Михаилом, любил его как отца. В среду первая годовщина его смерти.

Вот, собственно, и всё. Была душевная предрасположенность, знания лепились друг к другу, Господь дал мне встречи с теми людьми, которые и были нужны в тот момент. Потом произошел переход количества в качество.

У меня вообще островковая память, помню - кто и когда мне сказал нечто важное. Отсюда уже давно взял за правило: не сори словами, не стесняйся произносить правильные мысли, помни, что, может быть, твои слова в кого-то западут.

Спасибо, Лев Львович, за толчок к написанию этих воспоминаний. Внучке останутся, её детям. Сам-то я не только не видел ни одного деда, ни одной бабки, но ни писем, ни публикаций от них не осталось.

26 февраля 2001 г.

Главная страница